Владимир Высоцкий Баллада о детстве

Час зачатья я помню неточно — Значит память моя однобока, Но зачат я был ночью, порочно И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе: Девять месяцев — это не лет! Первый срок отбывал я в утробе — Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители, Что плюнули да дунули, Что вдруг мои родители Зачать меня задумали

В те времена укромные, Теперь — почти былинные, Когда срока огромные Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия, А многих — даже ранее, А вот живёт же братия, Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу! Слова, строченьки милые, слова!.. Первый раз получил я свободу По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, — Отыгрался бы на подлеце! Но родился, и жил я, и выжил: Дом на Первой Мещанской — в конце.

Там за стеной, за стеночкою, За перегородочкой Соседушка с соседочкою Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так — Система коридорная: На тридцать восемь комнаток — Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал, Не грела телогреечка, Здесь я доподлинно узнал, Почём она — копеечка.

…Не боялась сирены соседка, И привыкла к ней мать понемногу, И плевал я, здоровый трёхлетка, На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога, И народ «зажигалки» тушил; И как малая фронту подмога — Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча, На чердаке рассеяно, На Евдоким Кириллыча И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?» — «Да без вести пропавшие! Эх, Гиська, мы одна семья — Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие, А значит — обрусевшие: Мои — без вести павшие, Твои — безвинно севшие».

…Я ушёл от пелёнок и сосок, Поживал — не забыт, не заброшен, Но дразнили меня «недоносок», Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я: Пленных гонят — чего ж мы дрожим?! Возвращались отцы наши, братья По домам — по своим да чужим…

У тёти Зины кофточка С разводами да змеями — То у Попова Вовчика Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония, Трофейная Германия… Пришла страна Лимония, Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции Погоны, словно цацки, я, А из эвакуации Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались, Похмелились — потом протрезвели. И отплакали те, кто дождались, Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ: Мол, коридоры кончаются стенкой, А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино Не слушал Витька с корешем — Из коридора нашего В тюремный коридор ушёл.

Ну, он всегда был спорщиком, Припрут к стене — откажется… Прошёл он коридорчиком — И кончил «стенкой», кажется.

Но у отцов — свои умы, А что до нас касательно — На жизнь засматривались мы Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых — «Толковищу» вели до кровянки, А в подвалах и полуподвалах Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле, В «ремеслухе» — живи да тужи: Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие От никотина чёрные По рукоятки — лёгкие Трёхцветные наборные…

Вели дела обменные Сопливые острожники — На стройке немцы пленные На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в «фантики», В «пристенок» с крохоборами, И вот ушли романтики Из подворотен ворами.

…Спекулянтка была номер перший — Ни соседей, ни бога не труся, Жизнь закончила миллионершей Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели, И она там втихую пила… А упала она возле двери — Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно: Заглянет кто — расстроится. Особенно обидело Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал: «У вас носы не вытерты, А я — за что я воевал?!» — И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика. Не выдержала этого Богатенькая тётенька Маруся Пересветова.

…Было время — и были подвалы, Было надо — и цены снижали, И текли куда надо каналы, И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров До ледовых широт поднялись, Потому что из тех коридоров Вниз сподручней им было, чем ввысь.