Петр Вяземский Как ни придешь к нему, хоть вечером, хоть рано,...

Как ни придешь к нему, хоть вечером, хоть рано, А у него уж тут и химик, и сопрано, И врач, и педагог, разноплеменный сбор, С задачей шахматной ученый Филидор, Заморский виртуоз, домашний самоучка, С старушкой бабушкой молоденькая внучка; И он на них вперит свой неподвижный взгляд Рассеянно, из двух спросить любую рад, Которая должна в балет порхнуть Жизелью, Которой на покой дать в богадельне келью? Поэт, и сказочник, и новый драматург, Пред тем чтоб на себя накликать Петербург, Новорожденных чад ему на суд приносит И детям на зубок его вниманья просит. Несостоятельный журнальный Фигаро, Желающий свое осеребрить перо, С проектом Верхолет, воздушных замков зодчий, Простроил он давно на них запас свой отчий, И ловит по рукам пятьсот рублей взаймы, Чтоб верный миллион нажить к концу зимы; Крушеньем преданный враждебных волн прибою, Уязвленный людьми, обманутый судьбою, Кого постигла скорбь, кого людская злость, Тут у него в дому уже почетный гость; Бее ищут близь него движенья и защиты, И настежь дверь его и сердце всем открыты; Наш друг ни от чего, ни от кого не прочь, Всем ближним близок он, и всем готов помочь.

Разносторонний ум и вместе специальный, И примадонне он, и бабке повивальной Все тайны ремесла готов преподавать, Как будто б сам рожден он петь и повивать.

Рассеянность его была не беспредельной, В ином был человек и он отменно дельный. Сочти все дни его: как верный часовой, Он в жизнь не опоздал минутой ни одной На дело доброе, где ум брал сердце в долю, На лакомый обед, где мог покушать вволю; Педант, он не давал в делах и на пиру Напрасно остывать ни супу, ни добру.

От ранних лет его поэзия вскормила И юный чуткий слух с созвучьями сроднила. Был некогда ему Державин опекун, А Батюшков поздней игрой волшебных струн Приветствовал его, младого трубадура, Счастливым баловнем Эрато и Амура.

Кудрявый трубадур стал, нам подобно, стар, И свежих роз венок, Киприды милый дар, С кудрями времени рукой свирепо скошен, И вместо роз — парик на лысине взъерошен. Но молодость души, но чувства нежный свет Благоухали в нем под стужей поздних лет. Всем возрастам умом и нравом одногодок, В сенате мудрецов, средь юношеских сходок, В кругу младых красот он был душой бесед, И вечер без него не вечер был; обед, Не скрашенный его застольным вдохновеньем, Был сух и на душу ложился пресыщеньем…

1857