Петр Вяземский Бахчисарай

Из тысячи и одной ночи На часть одна пришлась и мне, И на яву прозрели очи, Что только видится во сне.

Здесь ярко блещет баснословный И поэтический восток; Свой рай прекрасный, хоть греховный, Себе устроил здесь пророк.

Сады, сквозь сумрак, разноцветно Пестреют в лентах огневых, И прихотливо, и приветно Облита блеском зелень их.

Красуясь стройностию чудной, И тополь здесь, и кипарис, И крупной кистью изумрудной Роскошно виноград повис.

Обвитый огненной чалмою, Встает стрельчатый минарет, И слышится ночною тьмою С него молитвенный привет.

И негой, полной упоенья, Ночного воздуха струи Нам навевают обольщенья, Мечты и марева свои.

Вот одалиски легким роем Воздушно по саду скользят; Глаза их пышут страстным зноем И в душу вкрадчиво глядят.

Чуть слышится их тайный шепот В кустах благоуханных роз; Фонтаны льют свой свежий ропот И зыбкий жемчуг звонких слез.

Здесь, как из недр волшебной сказки, Мгновенно выдаются вновь Давно отжившей жизни краски, Власть, роскошь, слава и любовь.

Волшебства мир разнообразный, Снов фантастических игра, И утонченные соблазны, И пышность ханского двора.

Здесь многих таинств, многих былей Во мраке летопись слышна, Здесь диким прихотям и силе Служили молча племена;

Здесь, в царстве неги, бушевало Немало смут, домашних гроз; Здесь счастье блага расточало, Но много пролито и слез.

Вот стены темного гарема! От страстных дум не отрешась, Еще здесь носится Зарема, Загробной ревностью томясь.

Она еще простить не может Младой сопернице своей, И тень ее еще тревожит Живая скорбь минувших дней.

Невольной роковою страстью Несется тень ее к местам, Где жадно предавалась счастью И сердце ненадежным снам.

Где так любила, так страдала, Где на любовь ее в ответ Любви измена и опала Ее скосили в цвете лет.

Во дни счастливых вдохновений Тревожно посетил дворец Страстей сердечных и волнений Сам и страдалец, и певец.

Он слушал с трепетным вниманьем Рыданьем прерванный не раз И дышащий еще страданьем Печальной повести рассказ.

Он понял раздраженной тени Любовь, познавшую обман, Ее и жалобы, и пени, И боль неисцелимых ран.

Пред ним Зарема и Мария — Сковала их судьбы рука — Грозы две жертвы роковые, Два опаленные цветка.

Он плакал над Марией бедной: И образ узницы младой, Тоской измученный и бледный, Но светлый чистой красотой.

И непорочность, и стыдливость На девственном ее челе, И безутешная тоскливость По милой и родной земле.

Ее молитва пред иконой, Чтобы от гибели и зла Небес царица обороной И огражденьем ей была,-

Все понял он! Ему не ново И вчуже сознавать печаль, И пояснять нам слово в слово Сердечной повести скрижаль.

Марии девственные слезы Как чистый жемчуг он собрал И свежий кипарис, и розы В венок посмертный он связал.

Но вместе и Заремы гневной Любил он ревность, страстный пыл И отголосок задушевный В себе их воплям находил.

И в нем борьба страстей кипела, Душа и в нем от юных лет Страдала, плакала и пела, И под грозой созрел поэт.

Он передал нам вещим словом Все впечатления свои, Все, что прозрел он за покровом, Который скрыл былые дни.

Тень и его здесь грустно бродит, И он, наш Данте молодой, И нас по царству теней водит, Даруя образ им живой.

Под плеск фонтана сладкозвучный Здесь плачется его напев. И он — сопутник неразлучный Младых бахчисарайских дев.

1867