Волошин Максимилиан Александрович

Максимилиан Волошин Дом поэта

Дверь отперта. Переступи порог. Мой дом раскрыт навстречу всех дорог. В прохладных кельях, беленных известкой, Вздыхает ветр, живет глухой раскат Волны, взмывающей на берег плоский, Полынный дух и жесткий треск цикад. А за окном расплавленное море Горит парчой в лазоревом просторе. Окрестные холмы вызорены Колючим солнцем. Серебро полыни На шиферных окалинах пустыни Торчит вихром косматой седины. Земля могил, молитв и медитаций — Она у дома вырастила мне Скупой посев айлантов и акаций В ограде тамарисков. В глубине За их листвой, разодранной ветрами, Скалистых гор зубчатый окоем Замкнул залив Алкеевым стихом, Асимметрично-строгими строфами. Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан, И побережьям этих скудных стран Великий пафос лирики завещан С первоначальных дней, когда вулкан Метал огонь из недр глубинных трещин И дымный факел в небе потрясал. Вон там — за профилем прибрежных скал, Запечатлевшим некое подобье (Мой лоб, мой нос, ощечье и подлобье), Как рухнувший готический собор, Торчащий непокорными зубцами, Как сказочный базальтовый костер, Широко вздувший каменное пламя, — Из сизой мглы, над морем вдалеке Встает стена… Но сказ о Карадаге Не выцветить ни кистью на бумаге, Не высловить на скудном языке. Я много видел. Дивам мирозданья Картинами и словом отдал дань… Но грудь узка для этого дыханья, Для этих слов тесна моя гортань. Заклепаны клокочущие пасти. В остывших недрах мрак и тишина. Но спазмами и судорогой страсти Здесь вся земля от века сведена. И та же страсть и тот же мрачный гений В борьбе племен и в смене поколений. Доселе грезят берега мои Смоленые ахейские ладьи, И мертвых кличет голос Одиссея, И киммерийская глухая мгла На всех путях и долах залегла, Провалами беспамятства чернея. Наносы рек на сажень глубины Насыщены камнями, черепками, Могильниками, пеплом, костяками. В одно русло дождями сметены И грубые обжиги неолита, И скорлупа милетских тонких ваз, И позвонки каких-то пришлых рас, Чей облик стерт, а имя позабыто. Сарматский меч и скифская стрела, Ольвийский герб, слезница из стекла, Татарский глёт зеленовато-бусый Соседствуют с венецианской бусой. А в кладке стен кордонного поста Среди булыжников оцепенели Узорная арабская плита И угол византийской капители. Каких последов в этой почве нет Для археолога и нумизмата — От римских блях и эллинских монет До пуговицы русского солдата. Здесь, в этих складках моря и земли, Людских культур не просыхала плесень — Простор столетий был для жизни тесен, Покамест мы — Россия — не пришли. За полтораста лет — с Екатерины — Мы вытоптали мусульманский рай, Свели леса, размыкали руины, Расхитили и разорили край. Осиротелые зияют сакли; По скатам выкорчеваны сады. Народ ушел. Источники иссякли. Нет в море рыб. В фонтанах нет воды. Но скорбный лик оцепенелой маски Идет к холмам Гомеровой страны, И патетически обнажены Ее хребты и мускулы и связки. Но тени тех, кого здесь звал Улисс, Опять вином и кровью напились В недавние трагические годы. Усобица и голод и война, Крестя мечом и пламенем народы, Весь древний Ужас подняли со дна. В те дни мой дом — слепой и запустелый — Хранил права убежища, как храм, И растворялся только беглецам, Скрывавшимся от петли и расстрела. И красный вождь, и белый офицер — Фанатики непримиримых вер — Искали здесь под кровлею поэта Убежища, защиты и совета. Я ж делал всё, чтоб братьям помешать Себя — губить, друг друга — истреблять, И сам читал — в одном столбце с другими В кровавых списках собственное имя. Но в эти дни доносов и тревог Счастливый жребий дом мой не оставил: Ни власть не отняла, ни враг не сжег, Не предал друг, грабитель не ограбил. Утихла буря. Догорел пожар. Я принял жизнь и этот дом как дар Нечаянный — мне вверенный судьбою, Как знак, что я усыновлен землею. Всей грудью к морю, прямо на восток, Обращена, как церковь, мастерская, И снова человеческий поток Сквозь дверь ее течет, не иссякая.

Войди, мой гость: стряхни житейский прах И плесень дум у моего порога… Со дна веков тебя приветит строго Огромный лик царицы Таиах. Мой кров — убог. И времена — суровы. Но полки книг возносятся стеной. Тут по ночам беседуют со мной Историки, поэты, богословы. И здесь — их голос, властный, как орган, Глухую речь и самый тихий шепот Не заглушит ни зимний ураган, Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот. Мои ж уста давно замкнуты… Пусть! Почетней быть твердимым наизусть И списываться тайно и украдкой, При жизни быть не книгой, а тетрадкой. И ты, и я — мы все имели честь «Мир посетить в минуты роковые» И стать грустней и зорче, чем мы есть. Я не изгой, а пасынок России. Я в эти дни ее немой укор. И сам избрал пустынный сей затвор Землею добровольного изгнанья, Чтоб в годы лжи, паденья и разрух В уединеньи выплавить свой дух И выстрадать великое познанье. Пойми простой урок моей земли: Как Греция и Генуя прошли, Так минет всё — Европа и Россия. Гражданских смут горючая стихия Развеется… Расставит новый век В житейских заводях иные мрежи… Ветшают дни, проходит человек. Но небо и земля — извечно те же. Поэтому живи текущим днем. Благослови свой синий окоем. Будь прост, как ветр, неистощим, как море, И памятью насыщен, как земля. Люби далекий парус корабля И песню волн, шумящих на просторе. Весь трепет жизни всех веков и рас Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.

    Читайте стихотворение Максимилиана Александровича Волошина «Дом поэта», а также другие произведения поэта.