Дмитрий Сухарев Где ветры

Москва нарезает ломтями Остатки своих пустырей, Чтоб дать кому надо по яме И в ней прописать поскорей.

Кладбищенской службы машины Бегут по шоссе с ветерком Туда, где скупые аршины Отвёл москвичу исполком.

Потом на железной каталке Он катит в свой дальний конец, А вслед на другом катафалке Другой поспешает мертвец.

Ни благости нету, ни боли, Одна круговерть-суета, Пустое, бездушное поле… Ну вот и деляночка та.

Последний рубеж распорядка, Замри над окопчиком, гроб. Да нет, не окопчик, а грядка — Какой-нибудь сеять укроп.

«Прощайтесь!» Простились как надо, И трудное дело с концом. Теснит уж другая команда — Заняться своим мертвецом.

Как тягостен путь этот длинный Обратно! Как плац этот гол! Но глянь, над подсохшею глиной Воздвигнут всамделишный стол.

На столике, чистом от пыли, И хлеб, и лучок молодой, И видно, что тут не забыли Делиться с ушедшим едой.

Не знаю, языческий, что ли, Иль нынешний это обряд? Поставлен покойнику столик. Стоят эти столики в ряд.

Должно быть, ночною порою Выходят жильцы посидеть, И всяк над своею дырою Нехитрую трогает снедь.

Бок о бок, не так, как иные, Кто мрамором тяжким укрыт, Сидят они здесь, неблатные, Кто в общем порядке зарыт.

Они рассуждают резонно, Что благость прольётся и тут: Здесь будет зелёная зона, Когда деревца подрастут.

И в эти резоны вникая, — Обидой себя не трави. Была теснота, и какая, А прожили век по любви.

Нас тоже со временем спишут, И близится время к концу. Кто знает, — даст бог, и пропишут На этом же самом плацу.

На наши законные метры, К таким же, как мы, москвичам, Где ветры гуляют, где ветры Так пахнут Москвой по ночам.

1980