Ярослав Смеляков Нико Пиросмани

У меня башка в тумане,— оторвавшись от чернил, вашу книгу, Пиросмани, в книготорге я купил.

И ничуть не по эстетству, а как жизни идеал, помесь мудрости и детства на обложке увидал.

И меня пленили странно — я певец других времен — два грузина у духана, кучер, дышло, фаэтон.

Ты, художник, черной сажей, от которой сам темнел, Петербурга вернисажи богатырски одолел.

Та актерка Маргарита, непутевая жена, кистью щедрою открыта, всенародно прощена.

И красавица другая, полутомная на вид, словно бы изнемогая, на бочку своем лежит.

В черном лифе и рубашке, столь прекрасная на взгляд, а над ней порхают пташки, розы в воздухе стоят.

С человечностью страданий молча смотрят в этот день раннеутренние лани и подраненный олень.

Вы народны в каждом жесте и сильнее всех иных. Эти вывески на жести стоят выставок больших.

У меня теперь сберкнижка — я бы выдал вам заем. Слишком поздно, поздно слишком мы друг друга узнаем.