Михаил Розенгейм Пустая церковь

Вечерня отошла, последний возглас клира Замолк под сводами, волнуется народ; Молитва кончена, и снова голос мира В растворенную дверь детей своих зовет. Покорная ему, спешит толпа густая — Те к отдыху домой, а те — к ночным трудам; Кто набожно крестясь, кто нищих оделяя; Народ расходится, пустеет Божий храм. Пустеет… только там старушка у иконы Да дряхлый инвалид осталися одни; И те, спеша уйти, последние поклоны Творят размашисто; вот вышли и они. За ними вслед прошел священник торопливо, И звук его шагов на каменном полу Замолк на паперти; и сторож молчаливый Лампады потушил и тихо сел в углу. Вечерний солнца луч, в окошко проникая, Скользит и движется по стенам и столбам, И лики темные, как будто оживая, Глядят таинственно, являясь тут и там. Порой блеснет оклад, мелькнет резная рама, Иль сцена библией завещанных картин; Кругом и полумрак, и тишь пустого храма… Вот сторож задремал. Теперь я здесь один. Один… нет, не один!.. Мне слышится рыданье; Здесь плачут, здесь скорбят — здесь люди быть должны! Еще здесь кто-то ждал, тая в груди страданье, Уединения, безлюдья, тишины. Ищу, кто б это был? Чье горе, укрываясь, Пришло наедине излиться пред Творцом? Вон группа… женщина, слезами заливаясь, С малютками детьми склонилась над крестом; Невидим за столбом, я вижу их свободно. Бедняжка думает, что здесь она одна, И пред распятием, припав к плите холодной, Рыдает, жаркою мольбой поглощена, Как будто хочет всё, весь гнет сердечной боли С ней вылить из души растерзанной своей. Малютки — старшему девятый год, не боле — Сробели, бедные, и плачут вместе с ней. Сынишка, к матери припав и обнимая, “Не плачь, мамашенька, — ей нежно говорил, — Скажи мне, кто тебя обидеть мог, родная? Скажи, я заступлюсь, Господь пошлет мне сил…” И гневом, и мольбой горят его глазёнки, И судорожно сжат безвредный кулачок; А рядом девочка, сложив свои ручонки, Глядит сквозь слёз на мать, и детский голосок Лепечет: “Господи! утешь её, мамашу; Я буду умница, не стану я грешить; Тебе ведь можно всё, верни скорей папашу, Чтобы не плакать нам и в чёрном не ходить”. И группу скорбную как будто осеняя, Воздвиглося над ней распятье в высоте; И к плачущим с него, объятье простирая, Склонился Праведник, распятый на кресте. Забыв о собственном страдании суровом, Покрытый язвами и кровию облит, Склонил он бледный лик в венке своем терновом И, полный благости, с любовию глядит. Случайно освещен в тот миг лучом заката, Он, мнится, говорит им взглядом кротких глаз: “Идите все ко Мне, кого гнетёт утрата, Ко Мне, скорбящие, — Я успокою вас!»