Василий Пушкин К князю П. А. Вяземскому

Quand je pense au degout que les poetes ont a essuyer, je m«etonne qu»il y en ait d«assez hardis pour braver l»ignorance de la multitude, et la censure dangereuse des demi-savants qui corrompent quelquefois le jugement du public. Le Sage1

Как трудно, Вяземский, в плачевном нашем мире Всем людям нравиться, их вкусу угождать! Почтенный Карамзин на сладкозвучной лире В прекраснейших стихах воспел святую рать, Падение врага, царя России славу, Героев подвиги и радость всех сердец. Какой же получил любимец муз венец?

Он, вкуса следуя и разума уставу, Все чувствия души в восторге изливал, Как друг отечества и как поэт писал, — Но многие ль, скажи, ценить талант умеют? О, горе, горе нам от мнимых знатоков! Судилище ума — собранье чудаков, И в праздности сердца к изящному хладеют. Давно ли, шествуя Корнелию вослед, Поэт чувствительный, питомец Мельпомены, Творец Димитрия, Фингала, Поликсены, На Севере блистал?. И Озерова нет! Завистников невежд он учинился жертвой; В уединении, стенящий, полумертвый, Успехи он свои и лиру позабыл! О зависть лютая, дщерь ада, крокодил, Ты в исступлении достоинства караешь, Слезами, горестью питаешься других, В безумцах видишь ты прислужников своих И, просвещенья враг, таланты унижаешь!

И я на лире пел, и я стихи любил, В беседе с музами блаженство находил, Свой ум обогащать учением старался, И, виноват, подчас в посланиях моих Я над невежеством и глупостью смеялся; Желанья моего я цели не достиг; Врали не престают злословить дарованья, Печатать вздорные свои иносказанья И в публике читать, наперекор уму, Похвальных кучу од, не годных ни к чему!

Итак, я стал ленив и празден поневоле; Врагов я не найду в моей безвестной доле. Пусть льются там стихи нелепые рекой, Нет нужды — мне всего любезнее покой. Но, от учености к забавам обращаясь, Давно ли, славою мы русской восхищаясь, Торжествовали здесь желанный всеми мир? И тут мы критиков, мой друг, не удержали; При блеске празднества, при звуке громких лир Зоилы подвиг наш и рвенье осуждали: Искусство, пышность, вкус и прелестей собор — Всё сделалось виной их споров и укор!

Не угодишь ничем умам, покрытым тьмою, И, право, не грешно смеяться над молвою! Какой-то новый Крез, свой написав портрет, Обжорливых друзей к обеду приглашает: Богатым искони ни в чем отказа нет. Друзья съезжаются — хозяин ожидает, Что будут славного художника хвалить, Известного давно искусством, дарованьем; Но сборище льстецов кричит с негодованьем, И точно думая тем Крезу угодить, Что в образе его малейшего нет сходства, Нет живости в лице, улыбки, благородства. Послушный Апеллес берет портрет домой. Чрез месяц наш Лукулл дает обед другой; Друзья опять на суд. Дворецкий объявляет, Что барин нужного курьера отправляет И просит подождать. Садятся все кругом; О мире, о войне вступают в разговоры; Европу разделив, политики потом На труд художника свои бросают взоры, «Портрет, — решили все, — не стоит ничего: Прямой урод, Эзоп, нос длинный, лоб с рогами! И долг хозяина предать огню его!» — «Мой долг не уважать такими знатоками (О чудо! говорит картина им в ответ): Пред вами, господа, я сам, а не портрет!» Вот наших критиков, мой друг, изображенье! Оставим им в удел упрямство, ослепленье. Поверь, мы счастливы, умея дар ценить, Умея чувствовать и сердцем говорить! С тобою жизни путь украсим мы цветами: Жуковский, Батюшков, Кокошкин и Дашко? в Явятся вечерком нас услаждать стихами; Воейков пропоет твои куплеты с нами И острой насмешит сатирой на глупцов; Шампанское в бокал пенистое польется, И громкое ура веселью разнесется.

1815

1 Когда я думаю о тех оскорблениях, которые приходится сносить поэтам, я удивляюсь тому, что среди них находятся отважные настолько, чтобы презирать невежественность толпы и опасную цензуpy полуученых которые иногда искажают суждение публики. Лесаж (фр.).