Вера Полозкова Last Summer Evening

Друг друговы вотчины – с реками и лесами, Долинами, взгорьями, взлетными полосами; Давай будем без туристов, а только сами. Давай будто растворили нас, погребли В биноклевой мгле. Друг друговы корабли. Бросаться навстречу с визгом, большими псами, Срастаться дверьми, широтами, адресами, Тереться носами, Тросами, Парусами, Я буду губами смугло, когда слаба, Тебя целовать слегка в горизонтик лба Между кожей и волосами. В какой-нибудь самой крошечной из кают, Я буду день изо дня наводить уют, И мы будем слушать чаечек, что снуют Вдоль палубы, и сирен, что из вод поют. Чтоб ветер трепал нам челки и флаги рвал, Ты будешь вести, а я отнимать штурвал, А на берегу салют чтоб и карнавал. Чтоб что-то брать оптом, что-то – на абордаж, Чтоб нам больше двадцати ни за что не дашь, А соль проедает руки до мяса аж. Чтоб профилем в синь, а курсом на юго-юг, Чтоб если поодиночке – то всем каюк, Чтоб двое форева янг, расторопных юнг, И каждый задира, бес, баловник небес, На шее зубец Акулий, но можно без, И каждый влюбленный, злой, молодой балбес. В подзорной трубе пунктиром, едва-едва — Друг друговы острова. А Бог будет старый боцман, гроза морей, Дубленый, литой, в наколках из якорей, Молчащий красноречиво, как Билл Мюррей, Устроенный, как герой. Мы будем ему отрадой, такой игрой Дельфинов или китят, где-то у кормы. И кроме воды и тьмы нет другой тюрьмы. И нету местоимения, кроме «мы». И, трюмы заполнив хохотом, серебром Дождливым московским – всяким таким добром, Устанем, причалим, сядем к ребру ребром И станем тянуть сентябрь как темный ром, И тихо теплеть нутром. И Лунья ладонь ощупает нас, строга — Друг друговы берега. И вечер перченым будет, как суп харчо. Таким, чтоб в ресницах колко и горячо. И Боцман легонько стукнет тебя в плечо: — До скорого, брат, попутных. Вернись богатым. И бриз в шевелюре будет гулять, игрив. И будет назавтра ждать нас далекий риф, Который пропорет брюхо нам, обагрив Окрестную бирюзу нами, как закатом.