Яков Полонский Перед закрытой истиной

(Посвящ. М. Л. Михайлову).

I. Когда-то в Мемфисе стоял Изиды храм, Всей кастой царственной, учеными жрецами ? Благоговейно чтимый. Там, В глубокой нише, за гранитными столбами, ? Покрытыми до потолка Таинственных письмен узорными чертами, ? Стоял кумир, несчетные века Переживающий, в народах знаменитый, Бог весть, когда и кем со всех сторон покрытый ? Каким-то допотопным полотном. Кумир тот, Истиной закрытой именуя ? И, только избранным толкуя Значенье символов начертанных кругом, Жрецы ей жертвы жгли с особым торжеством.

II. К её подножью шли не только царь-избранник, Не только истый жрец, но и безвестный странник, И воин, и купец, и сумрачный изгнанник, (Из вавилонских стен бегущий от цепей, ? Иль из Афин — от славы слишком громкой), И просто ученик, из-за чужих морей Принесший лавра ветвь с дорожною котомкой. Но видеть Вечную никто из них не мог… Хотя на пьедестал с чела до самых ног Спускаясь в тысячи неуловимых складок, Казалось, не тяжел был девственный покров, ? Скрывающий разгадку всех загадок, Задачу всех задач и тайну всех веков, Никто не смел поднять и края покрывала… Немая Истина заклятием богов Каким-то ужасом холодным обдавала ? Умы запальчивых голов.

III. Был полдень. Тихий Нил среди своих песков Роскошно нежился. Тяжёлые ветрила, ? Сплетенные из тонких тростников, Бродили медленно; — за ними крокодила Зубчатая спина, сверкая, бороздила Поверхность сонных струй. Вершины пирамид Синелись в воздухе и солнце жгло гранит. ? От обелисков стала тень короче. Народ по улицам сновал, как рой теней; На Нил и на толпу, и на дворцы царей ? Глядели сфинксов каменные очи, И тайной веяло от царственных могил. Изиды тёмный храм отворен настежь был; В тени его столбов широких на ступенях Сидел маститый жрец и на его коленях Лежал развернутый папирус: он читал, — Он неподвижностью своей напоминал ? Богов сидящих изваянья, И на его лице была печать молчанья.

IV. Был нем и пуст открытый настежь храм; Как вдруг — шаги: по лестничным плитам Идут в тени столбов и — спорят… «Это греки!» Подумал старый жрец, приподнимая веки ? К своим насупленным бровям. И двое юношей, два чужеземца с виду, Руками голыми широкую хламиду ? Придерживая на груди, Спросили у жреца: войти ли в храм? — ?«Войдите!» — «Не здесь ли Истина?» — ?«Ступайте и смотрите». — «Наставник!» — вымолвил один. — «Не осуди Вопроса моего и не лиши ответа: Что будет, если я без страха подойду К закрытой Истине? и если я найду Довольно смелости?.» — ?«Нет!» — возразил на это Сопутник юноши, тревожный и худой, Его плеча слегка дотронувшись рукой. — «Себе не слишком верь и знай, — рука поэта ? Лишь сердцу повинуется; — а ты Поэт, и знаешь сам, как робко сердце бьётся… Минерва строгая над чувствами смеётся. Бессмертной Истины холодные черты ? Лишь одному философу доступны: Одно стремленье к ней в нас с нами рождено…» — «Учитель! разве мы, ища её, преступны? И разве нам искать её запрещено! Казнить ли нас за то, что истины мы просим, Что, жажду чувствуя, мы жажды не выносим… Нет, что ни говори, а нами мудрено Распоряжаются завистливые боги!»

V. И отвечал им жрец: «Богов законы строги: Не оскорбляйте их!..» — ?«Но мы оскорблены: Нам вместо истины дают пустые сны, ? Которые сбивают нас с дороги… Так смею думать я, так смею говорить!»

На раздраженного бросая взгляд сердитый, — ?«Ты огорчен», — сказал старик маститый, Не тем ли, что в сосуд не можешь моря влить? ? Ты невозможность называешь горем; Разбейся в атомы, — и ты сольешься с морем И будешь утолен иль новый примешь вид, Чтоб жаждать вновь, пока вновь будешь не разбит». — «Ты говоришь хитро, и мы с тобой не спорим: Мы школьники, — а ты недаром страж богов. Скажи мне, страж богов, ужели недостало Ни в ком той смелости, чтоб с Истины покров Поднять или сорвать, не тратя лишних слов.»

VI. ? Жреца Изиды поражала Надменность пришлеца; казалось, он привстал, Чтоб отвечать ему, и мрачно отвечал: «Да, был один смельчак, — святое покрывало Он дерзко приподнял, но ахнул и упал: Очнувшись, никого из нас он не узнал, И все, что бредил он, так ново и так дико ? Казалось нам, что понимать его, Безумца, не нашлось в толпе ни одного. Не забывайте же, как страшно и велико То, что от наших глаз Изидою сокрыто!» И оба странника, заметно побледнев, ? Спустили с плеч свои хламиды И с тайным трепетом вступили в храм Изиды; А жрец прочёл им вслед молитву нараспев, Потом задумался — и долго, до заката, Сидел, как бы решась дождаться их возврата.

VII. ? День вечерел. Вершины пирамид Своими верхними ступенями сияли, ? Дворцовых лестниц простывал гранит; Меж дальних отмелей кой-где едва мелькали ? Повисшие над Нилом паруса; Слетались ибисы на гнезда; тень ложилась, Как будто для того, чтоб ярче золотилась Заря, и пурпуром сквозили небеса. ? На роскошь приближающейся ночи ? Глядели сфинксов каменные очи И тайной веяло от царственных могил. ? Изиды храм ещё отворен был… И тот же строгий жрец при входе на ступенях Сидел, как статуя, со свитком на коленях.

VIII. Он ждал — и наконец из храма вышел тот, ? Кого товарищ называл поэтом. Ему в лицо закат сиял горячим светом; Он шёл торжественно; с чела струился пот, И кудри чёрные над ним венцом качались; Полураскрытыми уста его казались, Как-будто в первый раз он взором обнимал Пространство — и ему в пространстве улыбались И небо, и река, и камни… ?«Что?» — сказал ? Им пораженный жрец. — ?«Непостижимо!» — Сказал восторженно поэт, шагая мимо: «Она — гармония, — свет, — сила, — красота! Все сердцем понято, — не имут слов уста…» И не докончил он… И по ступеням храма Сходил, как полубог, как светлый Аполлон, Когда он шествует, стряхнувши горний сон, Вкушать молебный дым земного фимиама.

IX. ? Но не успел он скрыться за толпой, Как по следам его, из-за столба, другой ? Явился — бледный, сумрачно-унылый; ? Казалось, попирая прах, Он шёл с презрительной улыбкой на устах. ? Лицо его дышало мёртвой силой, Зловещим пламенем в очах его сиял ? Вечерний свет лучей прощальных, И голос тяжело, отрывисто звучал, Как будто ум его, томясь, перегорал ? В хаосе дум нестройных и печальных. Он говорил: «Ну да! я сознаю, что нет ? Во мне той смелости, чтоб разом Нагую истину явить на Божий свет; Но мне недаром дан несокрушимый разум: Под вашей тайною скрывается — скелет, Уничтожения всего символ нетленный… Пустая вешалка — подставка всей вселенной… Чтоб этот гордый мир не рухнул, страж богов, Ты прав, что истину поставил под покров!»

И с этим словом он ушёл, потупив очи.

Маститый жрец один сидел до поздней ночи: Он долго наблюдал движение светил, Потом глаза закрыл в глубоком размышленье И медленно, как бы в пророческом томленье Беседуя с двумя духами, говорил: «Дух творчества! и ты, дух тёмный разрушенья! Одно стремленье вас когда-нибудь сроднит… Враждуйте, — потому что истина молчит! Когда ж с народами она заговорит, Мир вашу старую вражду, как сон, забудет. Но, боги! — что тогда! ужель тогда не будет Ни храма этого, ни этих пирамид?»