Сергей Петров Я был

Я был. Но кажется, что и остался сам при себе? Иль даже при своих? Я был и все-таки не сдался. Быть может, только в ширину раздался, и вот теперь живу я за двоих. И за тебя живу. И пусть живу я вдвое, от одиночества по-волчьи воя, в себя вонзая когти и клыки. И головы мои все сжались в кулаки. А голос – рвется в дыры черных ртов он, из глотки вырван да и четвертован. А голос – он на мысли лобной бьется. Мели, Емеля? Мyки намели! Отхлынет голос, но и остается воздушно-грязной пеной на мели, как в выброшенных лебединых пачках. Мели, Емеля! Лебедь уплыла, и, песню с края суриком запачкав, закат грозится воду сжечь дотла. Ах, мука милая! Ты и шустра же! На истину прищурился Пилат, – и за плечами во весь рост, как стражи, стоят два голоса на некий третий лад. И за тебя живу. Воистину двоится в любом глазу любая суть и стать, и тот великий трус, кто не боится несуществующее познавать. А много ли меня? И велика ли кража? И вот, вытягиваясь из последних жил, восстали за спиной два страшных стража и только смотрят, как я был. И если мне на глас седьмый живется, и если чувства стали что крюки, то всё, что даже робко отзовется, пускает в ход клыки и кулаки. О музыка моя! Воздушные ухабы и волны полузабытья. Я был и ждал – и был я, дабы ко мне прижалась музыка моя. И прижилась. Но бесовой напастью со мной кружилась в вальсе лиховерть. О, если б музыкою истекать, как страстью, когда придется удаляться в смерть!

1970