Сергей Петров Рерих

Ты смесь из снега, льда, и неба, и заката, отравленная высотой лазурь. По каменным хребтам стучит арба арата, где зорь разлита розовая дурь. Ах, эта вышина и бездна нежилая, где можно медленно сходить с ума! Перед тобой разверзлась Himalaya – страна, где блещет вечная зима. Но все в тенях, как будто неживые, стоят тибетские костры сторожевые и охраняют в Божью Землю вход. Мохнатый бродит возле скал народ. Не шелохнется каменная масса, и из скупой земли не бьет родник, и говорит скуластый проводник: «Монастыри и храмы – это Хласа». А на большом снегу стоят, как знаки, как иероглифы диковинные, яки. Они стоят горбатою стеной, рогатой и лохмато-шерстяной. Они жируют мирно и легко, несут тяжелое, по пуду, молоко. А при вратах буддического храма, разодранный, как Божья монодрама, огромный, сизо-черный, словно яма, сидит разинутый бог смерти Яма и лижет брюхо красным языком. С такою темной сказкой я знаком, и пахнут свечи сладкой панихидой, и я стою в куреньи ста свечей. И молча я молюсь: Эх, Боже мой! Не выдай меня великой ямине вещей. На ярых высях, в стороне от бед, у хриплой смерти на крутом пороге, разламывая горные отроги, и на сползающей Бог весть куда дороге стоит жемчужным чучелом Тибет. И в Ведах его веденье сокрыто, во шлоках заклинательных санскрита. Бегом от жара в горы скачут льдины, снега сухие порохом шуршат, от чистой белизны недвижимы вершины, и в них сквозит душа Упанишад, когда таинственно бормочет ум: ом мани падме хум, ом мани падме хум. А ламы лысы, и сам Будда пас их – отары в желтых или красных рясах. Бесчисленно в стадах монгольских приращенье. Спит в Петербурге Азия твоя, о позлащенное коловращенье с пугливой ланью бытия. Ом мани падме хум – бормочет стадо и смотрит в небо угловатым лбом. Открыто, словно в грозный храм ограда, бессмысленное слово ом. Что наша жизнь? Не ячья, не коровья, а человечья? И тибетский врач мне говорит и врет в ответ: Не плачь! Противу смерти есть запас здоровья. Здоровье в нас – как личной смерти завязь, и мы живем, самим себе не нравясь, и говорим надгробные слова, и криком врач протыкивает завесь: – Что? Крыса там? Бьюсь об заклад, мертва! Да кто же сдох? Мышонок или я? – Течет Нева простором нелюдским. По Петербургу Азия моя проходит бастионом Щербатским, с лицом бурхана, долу не клонясь, как брахман в шубе или русский князь. А петербургская зима поет по-блоковски и по-кабацки, и бастион мне лапу подает по-княжески и просто по-щербатски. И я когда-то честью дорожил – нет, не монашеской, а всероссийской! – и я когда-то как отшельник жил поблизости от храмины буддийской. И вспоминается мне невзначай: пугливый, словно в зоопарке лама, в Дарджиллинге сосет душистый чай, как гость и пленник, Далай-лама. Средь строгих бриттов тяжелы ему монашеские нудные оковы, и приглашает в Хласу потому размашистого князя Щербатского. А лань – как лама, в круге бытия беспомощно-смиренная мадонна. И в Петербурге Азия моя и в золоте, и в камне, и бездонна. И не грущу я о своих потерях, пусть я в годах и пусть мой груз велик. Я, как дубовый древлерусский Рерих, подъемлю в горы свой мордовский лик. И шерпы над вершиной вознеслися и заперли последние слова: Россия, Азия, не мышь, не крыса, но тварь животная и всё еще жива. И в челюсти зажав, как бы бессмертья кара, меня жует, и душит, и трясет глубь ледяная Гауризанкара со стужей – стражею космических высот. Я ханский внучек, маленький малай я, обличий мне не надобно иных. И дыбится судьбою Himalaya. Жизнь – как скопленье пауз ледяных.

1982

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.

    Сергей Петров написал стихотворение «Рерих» в 1982 году. Читайте произведения поэта онлайн и голосуйте за лучшее.