Борис Пастернак Марбург
Я вздрагивал. Я загорался и гас. Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, — Но поздно, я сдрейфил, и вот мне — отказ. Как жаль её слёз! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтён Вторично родившимся. Каждая малость Жила и, не ставя меня ни во что, В прощальном значеньи своём подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лоб Был смугл, и на небо глядел исподлобья Булыжник, и ветер, как лодочник, грёб По лицам. И всё это были подобья.
Но как бы то ни было, я избегал Их взглядов. Я не замечал их приветствий. Я знать ничего не хотел из богатств. Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирождённый, старик-подхалим, Был невыносим мне. Он крался бок о бок И думал: «Ребячья зазноба. За ним, К несчастью, придётся присматривать в оба».
«Шагни, и ещё раз», — твердил мне инстинкт, И вёл меня мудро, как старый схоластик, Чрез девственный, непроходимый тростник, Нагретых деревьев, сирени и страсти.
«Научишься шагом, а после хоть в бег», — Твердил он, и новое солнце с зенита Смотрело, как сызнова учат ходьбе Туземца планеты на новой планиде.
Одних это всё ослепляло. Другим — Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи. Копались цыплята в кустах георгин, Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел, Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге Кто, громко свища, мастерил самострел, Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок. Предгрозье играло бровями кустарника, И небо спекалось, упав на кусок Кровоостанавливающей арники.
В тот день всю тебя от гребёнок до ног, Как трагик в провинции драму Шекспирову, Носил я с собою и знал назубок, Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охватив Туман этот, лёд этот, эту поверхность (Как ты хороша!) — этот вихрь духоты — О чём ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
______________________
Тут жил Мартин Лютер. Там — братья Гримм. Когтистые крыши. Деревья. Надгробья. И всё это помнит и тянется к ним. Всё — живо. И всё это тоже — подобья.
О, нити любви! Улови, перейми. Но как ты громаден, обезьяний, Когда под надмирными жизни дверьми, Как равный, читаешь своё описанье!
Когда-то под рыцарским этим гнездом Чума полыхала. А нынешний жупел — Насупленный лязг и полёт поездов Из жарко, как ульи, курящихся дупел.
Нет, я не пойду туда завтра. Отказ — Полнее прощанья. Всё ясно. Мы квиты. Да и оторвусь ли от газа, от касс, — Что будет со мною, старинные плиты?
Повсюду портпледы разложит туман, И в обе оконницы вставят по месяцу. Тоска пассажиркой скользнёт по томам И с книжкою на оттоманке поместится.
Чего же я трушу? Ведь я, как грамматику, Бессонницу знаю. Стрясётся — спасут. Рассудок? Но он — как луна для лунатика. Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Ведь ночи играть садятся в шахматы Со мной на лунном паркетном полу. Акацией пахнет, и окна распахнуты, И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь — король. Я играю с бессонницей. И ферзь — соловей. Я тянусь к соловью. И ночь побеждает, фигуры сторонятся, Я белое утро в лицо узнаю.
Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:
Комментарии читателей