Николай Некрасов Последние элегии

1 Душа мрачна, мечты мои унылы, Грядущее рисуется темно. Привычки, прежде милые, постыли, И горек дым сигары. Решено! Не ты горька, любимая подруга Ночных трудов и одиноких дум, — Мой жребий горек. Жадного недуга Я не избег. Еще мой светел ум, Еще в надежде глупой и послушной Не ищет он отрады малодушной, Я вижу всё… А рано смерть идет, И жизни жаль мучительно. Я молод, Теперь поменьше мелочных забот И реже в дверь мою стучится голод: Теперь бы мог я сделать что-нибудь. Но поздно!.. Я, как путник безрассудный, Пустившийся в далекий, долгий путь, Не соразмерив сил с дорогой трудной: Кругом всё чуждо, негде отдохнуть, Стоит он, бледный, средь большой дороги. Никто его не призрел, не подвез: Промчалась тройка, проскрипел обоз — Всё мимо, мимо!.. Подкосились ноги, И он упал… Тогда к нему толпой Сойдутся люди — смущены, унылы, Почтят его ненужною слезой И подвезут охотно — до могилы…

(январь или февраль 1853 г.) 2 Я рано встал, недолги были сборы, Я вышел в путь, чуть занялась заря; Переходил я пропасти и горы, Переплывал я реки и моря; Боролся я, один и безоружен, С толпой врагов; не унывал в беде И не роптал. Но стал мне отдых нужен — И не нашел приюта я нигде! Не раз, упав лицом в сырую землю, С отчаяньем, голодный, я твердил: «По силам ли, о боже! труд подъемлю?» — И снова шел, собрав остаток сил. Всё ближе и знакомее дорога, И пройдено всё трудное в пути! Главы церквей сияют впереди — Недалеко до отчего порога! Насмешливо сгибаясь и кряхтя Под тяжестью сумы своей дырявой, Алчбы и жажды бедное дитя, Голодный труд, попутчик мой лукавый, Уж прочь идет: теперь нам розный путь. Вперед, вперед! Но изменили силы — Очнулся я на рубеже могилы…

И некому и нечем помянуть! Настанет утро — солнышко осветит Бездушный труп… Всё будет решено! И в целом мире сердце лишь одно — И то едва ли — смерть мою заметит…

(между 1853 и 1855) 3 Пышна в разливе гордая река, Плывут суда, колеблясь величаво, Просмолены их черные бока, Над ними флаг, на флаге надпись: слава! Толпы народа берегом бегут, К ним приковав досужее вниманье, И, шляпами размахивая, шлют Пловцы родному берегу прощанье, — И вмиг оно подхвачено толпой, И дружно берег весь ему ответит. Но тут же, опрокинутый волной, Погибни челн — и кто его заметит? А если и раздастся дикий стон На берегу — внезапный, одинокой, За криками не будет слышен он И не дойдет до дна реки глубокой… Подруга темной участи моей! Оставь скорее берег, озаренный Горячим блеском солнечных лучей И пестрою толпою оживленный, — Чем солнце ярче, люди веселей, Тем сердцу сокрушенному больней![1]

(между 21 мая и 7 июня 1855)

[1]Печатаются по Ст 1873, т. I, ч. 1, с. 125–128. Впервые опубликованы: 1-я элегия — С, 1853, № 3 (ценз. разр. — 28 февр. 1853 г.), с. 120, без заглавия, с подписью:** (в оглавлении: ***); весь цикл, под заглавием: «Последние элегии» — Ст 1856, с. 186–189. В собрание сочинений впервые включены: Ст 1856. Перепечатывались в 1-й части всех последующих прижизненных изданий «Стихотворений». Незаконченный черновой автограф 3-й элегии — ГБЛ (Зап. тетр. № 1, л. 141 об. — 142). Беловой автограф всего цикла — ГБЛ (Солд. тетр., л. 22–24 об.).

В Ст 1879 датировано: «1853». Однако наличие чернового автографа 3-й элегии в Зап. тетр. № 1 убеждает, что она была написана не ранее 21 мая 1855 г. Наличие же белового автографа в Солд. тетр. показывает, что работа над циклом была завершена не позже 7 июня 1855 г. Очевидно, работу над циклом Некрасов начал в 1853 г. под впечатлением тяжелой болезни (см. о ней: Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. Изд. 4-е. СПб., 1901, с. 377), а завершил весной 1855 г. в период обострения той же болезни.

Год написания: 1855