Габриэла Мистраль Мои книги

Жильцы дубовых полок, безмолвны ваши страсти, как вы красноречивы, хотя молчите глухо, хранительницы смысла, целительницы духа, исполненные скорби, дарующие счастье!

Под тяжестью вседневной согбенная устало, я с наступленьем ночи сумею распрямиться: поглажу переплеты и угадаю лица, и мне кивнут с улыбкой все те, кого не стало.

Кипят псалмы Давида разливом жаркой лавы, и в огненную бездну я сердце окунаю, о Библия, едва ли найдется даль иная, чьи вечные просторы настолько величавы!

Ты лучших в этом мире своим вином вспоила. Несокрушимый стержень и твердая основа. Когда я повторяю твое святое слово — ко мне опять приходят спокойствие и сила.

Бессмертный Флорентиец был первым человеком, разбередившем сердце своим протяжным стоном — во мне его дыханье, как в тростнике зеленом, и я плыву доныне по алым адским рекам.

Идя сквозь дым и пламя, томясь по розам сада, с гортанью пересохшей, безумная от жажды, на цветники Ассизи я набрела однажды, и освежила губы нездешняя прохлада.

К Франциску из Ассизи меня вела дорога, он вышел мне навстречу, бесплотный, как туманы, целуя чаши лилий, гноящиеся раны, в любом явленьи божьем целуя имя Бога.

Мистраль, певец Прованса! Я помню и поныне земли разверстой комья, пьянящий запах пашен. Взгляд девочки влюбленной беспомощно-бесстрашен и суждено ей сгинуть в обугленной пустыне.

И ты, Амадо Нерво, сладчайший голос горлиц, из выжженного сердца невынутое жало. Цепочка гор далеких ломалась и дрожала, когда я вдаль глядела, от строчек не опомнясь.

О доблесть книг старинных, о ветхая бумага, ты не сдаешься тленью, чтоб утолять печали. Иов, как прежде, страждет, и безответны дали, и жив Фома Кемпийский, и горечь, и отвага!

Как Иисус, свершая свой крестный путь с любовью, вы раны отирали стихом, и ваши лики на книгах проступили, и платом Вероники глядит творенье — роза, запекшаяся кровью!

Целую ваши губы, ушедшие поэты! Вы стали горстью пыли, но остаетесь рядом, спеша меня ободрить и голосом, и взглядом, и вечным кругом лампы мы в сумраке согреты.

О мертвые, вы с нами во славе бестелесной! Прильну во мраке ночи к распахнутым страницам — к глазам неутоленным, сожженным страстью лицам, скипевшимся во прахе, в земле глухой и тесной.

Перевод И.Лиснянской