Алексей Мерзляков Элегия (из Парни)

Страдания любви разлукой облегчатся! Я думал прежде так; от милых мест бежал, Которые моей жестокою гордятся. Сокрытый в сих лесах, куда не проникал Свет солнечный вовек, повсюду обретаю Одно безмолвие; но где покой — не знаю. Блуждая в тайной тьме излучистых путей, Достиг я наконец вершины гор надменной, Делящей облака, ходящие под ней. Какое зрелище! — мой взор обвороженный Летал в безмерности, расстланной предо мной; Явилось море мне равниною чудесной, Слиянною вдали с лазурию небесной! Минута! — всё цветет; и в ясности живой Играющий зефир жар солнца прохлаждает; Но вдруг — повсюду тьма! и буря завывает! Когда зима престол свой ставит на горах, В то время летний зной свирепствует в полях!

В громовом шествии пылающия лавы Погибли все весны забавы и труды; Растопленный гранит являл ее следы. Лоева зачахли вкруг; в унынии дубравы. Ни милый птичек глас, ни дикий рев зверей Не смеют пробудить пустыни мрачной сей! Всё тихо, всё мертво! — умрите ж, воздыханья! Умрите, бурные желанья! Моя надежда — призрак сна! Жестокую навек забудем, Злой пламень истребим иль будем Непостоянны, как она! Нет! нет! — нигде себя не скрою: И здесь найдет меня любовь! И здесь прелестная со мною. Противлюсь — и пылаю вновь! Довольно имени любезной — И вновь поток лиется слезный! О боги!.. ах! когда престану я страдать! Сокройте от меня вы взор ее прекрасный! Тушите страсть мою! — она, как грозный ад, Свирепствует в груди. — Усилия напрасны! Тогда бы перестать любить, Когда престал ты милым быть! Меж тем как в жалобах и пламенных слезах Я изливал свои сердечные мученья, Явились новые предметы удивленья, И мрак уныния исчез в моих глазах!

Я зрел: передо мной, рождаяся, кружились Повсюду быстры ручейки, И в детской резвости, слиявшись, вновь стремились В кипящей полноте свирепыя реки; Терзая грудь брегов, клубясь в ожесточенье, Влекла она с собой потоп и разрушенье; Дробимый ветром шум стонал в глуши лесов; И древний океан, в величестве смущенный, Приемлющий ее в объятья растворенны, Казалось, уступал неистовству валов! Я зрел: утесы обнаженны, Подъемляся челом, Грозили досягнуть в пределы возвышенны, Отколь свергался гром! Там древность чудная везде изобразила Священную печать… взор, мысль моя парила Вослед ревущих вод — от гор к другим горам, От облаков ко облакам, Из бездны в бездну преносилась, Но вдруг во ужасе своем остановилась! Природа дивная! здесь, здесь твой тайный храм! Я прикасаюся! ко матерним стопам. О, как приятна мне унылость дебрей диких, Начальныя черты трудов твоих великих. Я в чувствах сладостных, как отрок, веселюсь И с трепетом дивлюсь! Почто не можно мне в юдоли сей блаженной От света утаить остаток скорбных дней, Почто нельзя отдать ей горести своей! Она везде со мной! — когда, ожесточенный, Хочу неверную навеки позабыть, Язык мой изменяет! Он имя милое невольно повторяет; Сказав однажды, я стремлюсь его твердить; И дебрь пустынная, всех тайн моих могила, Ему ответствует стенанием глухим; Моя рука его на камне начертила Со именем моим! Быть может, странник здесь, на сих древах почтенных, Найдет следы имен, любовью освященных, Смутится он; и в миг восторга своего Внезапно возгласит: «Чрезмерна страсть его! Он пел любезную во тьме уединенья; Он плакал без друзей, страдал без утешенья; Прочтем его стихи, слезами их почтим: Любовь, сама любовь рыдала вместе с ним!»

1806