Самуил Маршак Молодой Горький

Он сухощав, и строен, и высок, Хоть плечи у него слегка сутулы. Крыло волос ложится на висок, А худобу и бледность бритых щек

Так явственно подчеркивают скулы. Усы еще довольно коротки, Но уж морщинка меж бровей змеится. А синих глаз задорные зрачки

Глядят в упор сквозь длинные ресницы. На нем воротничков крахмальных нет. На мастера дорожного похожий, Он в куртку однобортную одет

И в сапоги обут из мягкой кожи. Таким в дверях веранды он стоял — В июльский день, безоблачный, горячий, — И на привет собравшихся на даче

Басил смущенно: — Я провинциал! Провинциал… Уже толпой за ним Ходил народ в театре, на вокзале. По всей стране рабочие считали

Его своим. «Наш Горький! Наш Максим!» Как бы случайно взятый псевдоним Был вызовом, звучал программой четкой, Казался биографией короткой

Тому, кто был бесправен и гоним. Мы, юноши глухого городка, Давно запоем Горького читали, Искали в каждом вышедшем журнале, И нас пьянила каждая строка. Над речкой летний вечер коротая Иль на скамье под ставнями с резьбой, Мы повторяли вслух наперебой

«Старуху Изергиль» или «Пиляя». Товарищ мой открытку мне привез, Где парень молодой в рубашке белой, Назад откинув прядь густых волос.

На мир глядел внимательно и смело. И вот теперь, взаправдашний, живой, В июльский день в саду под Петроградом, Чуть затенен играющей листвой,

Прищурясь, он стоит со мною рядом. Тот Горький, что мерещился вдали Так много лет, — теперь у нас всецело. Как будто монумент к нам привезли,

И где-то площадь разом опустела. О нет, не монумент!.. Глухим баском, С глубоким оканьем нижегородца Он говорит и сдержанно смеется —

И точно много лет он мне знаком. Не гостем он приехал в Петроград, Хоть и зовет себя провинциалом. Вербует он соратников отряд

И властно предъявляет счет журналам. Так было много лет тому назад.