Михаил Лермонтов Последнее новоселье

Меж тем как Франция, среди рукоплесканий И кликов радостных, встречает хладный прах Погибшего давно среди немых страданий

В изгнаньи мрачном и цепях;

Меж тем как мир услужливой хвалою Венчает позднего раскаянья порыв И вздорная толпа, довольная собою,

Гордится, прошлое забыв, —

Негодованию и чувству дав свободу, Поняв тщеславие сих праздничных забот, Мне хочется сказать великому народу:

Ты жалкий и пустой народ!

Ты жалок потому, что Вера, Слава, Гений, Всё, всё великое, священное земли, С насмешкой глупою ребяческих сомнений

Тобой растоптано в пыли.

Из Славы сделал ты игрушку лицемерья, Из вольности — орудье палача, И все заветные, отцовские поверья

Ты им рубил, рубил с плеча;

Ты погибал! — и Он явился, с строгим взором, Отмеченный божественным перстом, И признан за вождя всеобщим приговором,

И ваша жизнь слилася в Нём;

И вы окрепли вновь в тени его державы, И мир трепещущий в безмолвии взирал На ризу чудную могущества и славы.

Которой вас Он одевал.

Один — Он был везде, холодный, неизменный, Отец седых дружин, любимый сын молвы, В степях Египетских, у стен покорной Вены,

В снегах пылающей Москвы!

А вы, что делали, скажите, в это время? Когда в полях чужих Он гордо погибал, Вы потрясали власть избранную как бремя?

Точили в темноте кинжал?

Среди последних битв, отчаянных усилий, В испуге не поняв позора своего, Как женщина Ему вы изменили

И как рабы вы предали Его.

Лишенный прав и места гражданина, Разбитый свой венец Он снял и бросил сам, И вам оставил Он в залог родного сына —

Вы сына выдали врагам!

Тогда, отяготив позорными цепями, Героя увезли от плачущих дружин, И на чужой Скале, за синими морями,

Забытый, Он угас один —

Один, — замучен мщением бесплодным,

Безмолвною и гордою тоской —

И как простой солдат в плаще своем походном

Зарыт наемною рукой.

*

Но годы протекли, и ветреное племя Кричит: «Подайте нам священный этот прах! »Он наш! Его теперь, великой жатвы семя, «Зароем мы в спасенных Им стенах!» — И возвратился Он на родину; — безумно, Как прежде, вкруг Него теснятся и бегут, И в пышный гроб, среди Столицы шумной,

Остатки тленные кладут.

Желанье позднее увенчано успехом! И краткий свой восторг сменив уже другим, Гуляя топчет их с самодовольным смехом

Толпа, дрожавшая пред Ним.

*

И грустно мне, когда подумаю, что ныне Нарушена святая тишина Вокруг Того, Кто ждал в своей пустыне Так жадно, столько лет спокойствия и сна! И если Дух Вождя примчится на свиданье С гробницей новою, где прах Его лежит,

Какое в Нём негодованье При этом виде закипит!

Как будет Он жалеть, печалию томимый, О знойном острове, под небом дальних стран, Где сторожил Его, как Он непобедимый,

Как Он великий, Океан!