Иван Козлов Вчера в лесу я, грустью увлечен...

Вчера в лесу я, грустью увлечен, Сидел один и сердцем сокрушен. Когда мой дух волнуется тоской, Отрадно мне беседовать с душой. Везде кругом дремала тишина. Мне веяла душистая весна; Едва журчал ленивый ручеек, И на цветах улегся мотылек; Хор нежный птиц, вечерний пламень дня И запах трав лелеяли меня. Но я на всё без радости смотрел, — Развеселить я горя не хотел; В смятеньи дум не тягостна печаль, Расстаться с ней душе как будто жаль. Мой дух кипел, я спрашивал себя: Что я теперь? что был? чем буду я? — Не знаю сам, и знать надежды нет. И где мудрец, кто б мог мне дать ответ? — В какой-то тме, без цели я лечу, И тени нет того, чего хочу. Мятежных чувств губительный обман Вкруг падших нас бросает свой туман, — И я кружусь, обманут ложным сном, В дыму сует, как в облаке густом. Как от меня далек вчерашний день! Промчался он — я с ним пропал, как тень… И если мне еще до утра жить, Кто окажет, где и чем и как мне быть? — Уже тех волн мы в море не найдем, Которые в нем раз переплывем… И человек, лишь мы расстались с ним, Не тем, чем был, но встретит нас иным…

И разум мой сомненье облегло; Лета сребрят усталое чело. А знаю ль я, зачем рожден на свет? Что жизнь моя? — Те дни, которых нет… Как бурный ток, пролетная вода, Теку — стремлюсь — исчезну навсегда. Удел мой — гроб; сегодня — человек, А завтра — прах. Ужели прах навек? Иль в смерти жизнь нам новая дана? Надежда льстит, но тайна мне страшна.

О! кто же ты, бессмертием дыша, Откуда ты, нетленная душа? Ты божестве являешь мне в себе; Откинь порок — и верю я тебе. Кто чистый дух мот в тело заключить? Кто мертвеца велел тебе носить? — Я сын греха — и божий образ я! Сними же цепь, влекущую меня; Услышать дай таинственный привет; Но тма теперь, — а завтра будет свет, И будешь ты сгораема огнем Иль в небесах пред богом и отцом, — И там сама, как ангел чистоты, Увидишь всё, и всё узнаешь ты…

Я так мечтал, — и вдруг мой страх исчез. Настала ночь, и я оставил лес; И на пути в приют укромный мой То сам себе над здешней суетой Смеялся я, то вновь смущал мой ум Минувший мрак его тревожных дум.

1830