Редьярд Киплинг

Редьярд Киплинг Томплинсон

Перевод: А.Эппель

И стало так! — усоп Томплинсон в постели на Беркли-сквер, И за волосы схватил его посланник надмирных сфер. Схватил его за волосы Дух черт-те куда повлек, — И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток. И Млечный Путь отгудел вдали — умолкла звездная марь, И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь. «Предстань, предстань и нам, Томплинсон, четко и ясно ответь, Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть; Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!» И встала вмиг Томплинсона душа, что кость под дождем, бела. «Оставлен мною друг на земле — наставник и духовник, Сюда явись он, — сказал Томплинсон, — изложит все напрямик». «Отметим: ближний тебя возлюбил, — но это мелкий пример! Ведь ты же брат у Небесных Врат, а это не Беркли-сквер; Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, — У нас — не двое за одного, а каждый сам за себя». Горе и долу зрел Томплинсон и не узрел не черта — Нагие звезды глумились над ним, а в нем была пустота. А ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож в ребре, И стал отчет давать Томплинсон в содеянном им добре: «Про это — я читал, — он сказал, — это — слыхал стороной, Про это думал, что думал другой о русской персоне одной». Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка, А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика. » Думал, читал слыхал, — он сказал, — это все про других! Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!» Вспять и встречь взглянул Томплинсон и не узрел ни черта; Был мрак сплошной за его спиной, а впереди — Врата. «Это я знал, это — считал, про это где-то слыхал, Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал». «Знал, считал, слыхал, — ну и ну! — сразу лезть во Врата! К чему небесам внимать словесам — меж звезд и так теснота! За добродетели духовника, ближнего или родни Не обретет господних щедрот пленник земной суетни. Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен! И… да будет вера твоей Беркли-сквер с тобой там, Томплинсон!» Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз, И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ, Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод, Или черным черны от греха, какой и пламя неймет. И длят они путь свой или не длят — на них проклятье пустынь; Их не одна не помянет душа — гори они или стынь. А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его, Что адских племен искал Томплинсон, как очага своего. Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь, Дьявол пресек Томплинсону прыть, мол не ломись — не пройдешь! «Низко ж ты ценишь мой уголек, — сказал Поверженный Князь, — Ежели в ад вознамерились влезть, меня о том не спросясь! Я слишком с Адовой плотью в родстве, мной небрегать не резон, Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он. Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь, Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть.» И Томплинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре Чрево красновато красной звезды, казнимой в жутком пылу. «В былые дни на земле, — он сказал, — меня обольстила одна, И, если ты ее призовешь, на все ответит она.» «Учтем: не глуп по части прелюб, — но это мелкий пример! Ведь ты же, брат, у адовых Врат, а это не Беркли-сквер; Хоть свистнем с постели твою любовь — она не придет небось! За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!» А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил, И Томплинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил: «Однажды! Я взял и смерть осмеял, дважды — любовный искус, Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус.» Дьявол печеную душу извлек, поплевал и оставил стыть: «Пустая тщета на блаженного шута топливо переводить! Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоем, И не зачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроем!» Участия Томплинсон не нашел, встречь воззрившись и вспять. От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять. «Я же слыхал, — сказал Томплинсон. — Про это ж была молва! Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!» «Слыхал, читал, узнавал, — ну и ну! — мастер ты бредни молоть! Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?» И Томплинсон решетку затряс, вопя: «Пусти меня в Ад! С женою ближнего своего я был плотски был близковат!» Дьявол слегка улыбнулся и сгреб угли на новый фасон: «И это ты вычитал, а, Томплинсон?» — «И это!» — сказал Томплинсон. Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник, И он им сказал: «К нам тут нахал мужеска пола проник! Просеять его меж звездных сит! Просеять малейший порок! Адамов род к упадку идет, коль вверил такому порок!» Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны И плачась, что грех им не дал утех, по младости, мол не грешны! — По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца; Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца. И вот, ключки назад протащив, как дети, натешившись впрок, Они доложили: «В нем нету Души, какою снабдил его Бог! Мы выбили бред брошюр и газет, и книг, и вздорный сквозняк, И уйму краденых душ, но его души не найдем никак! Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнем, И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нем!» Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрек: «Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог. Здесь адская пасть, и ниже не пасть, но если б таких я пускал, Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал; Мол стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот! Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежили гость — идиот?» И дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл, И вспомнил о Милосердье святом, хоть фирмы честь не забыл. «И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдешь, Коль душекрадцем ты выдумал стать», — и сказал Томплинсон: «А кто ж?» Враг Человеческий сплюнул слегка — забот его в сердце несть: «У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать в тебе есть! И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один, Но свой закон Гордыне сменен, и я ей не господин. Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью сидят! Тебя ж вдвоем замучат сейчас Блудница сия и Прелат. Не дух ты, не гном. Ты, не книга, не зверь, вещал преисподней Князь, — Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след. Ступай хоть какой заработай грешок! Ты — человек или нет! Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут. Ты — скверне открыт, пока не закрыт. Чего же ты мешкаешь тут? Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать! Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять: За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог! И… Да поможет тебе, Томплинсон, твой книжный заемный бог!»

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.