Константинос Кавафис Цезарион

Отчасти чтоб в эпохе той найти какой-то штрих, отчасти для времяпрепровожденья вчерашней ночью я открыл одну из книг о знаменитых Птолемеях — что за чтенье — хвалы и лести в изобилье все удостоились равно. Всяк знаменит, славен, могуч и милостив на вид; в своих деяньях всяк наимудрейший. А что касается до женщин из их рода, то они — все Береники, Клеопатры, какую ни возьми. Когда же нужный штрих в эпохе удалось мне обнаружить, я был готов оставить книгу, не останови меня заметка небольшая о царе Цезарионе — она вдруг привлекла мое вниманье…

И вот вошел ты во всем неизъяснимом очаровании. В истории немного осталось по тебе невнятных строк, но тем свободней я создал тебя в своем воображенье, сотворил прекрасным, чувствующим глубоко; мое искусство наделило лик твой влекущей, совершенною красой. Я живо так вообразил тебя вчерашней ночью, что, когда погасла лампа моя — намеренно дал я догореть ей, — вообразил я дерзко, как ты входишь в мою келью, и вот мне мнится, что ты стоишь предо мною, как стоял ты перед Александрией, в прах поверженной, бледный и изнемогший, но совершенный, даже в скорби все еще надеясь, вдруг да пощадят подлые, те, что нашептывали: «Цезарей слишком много».