Катенин Павел Александрович

Павел Катенин Старая быль

Наш славный Владимир, наш солнышко-князь, Победой в Херсоне венчанный, С добычею в Киев родной возвратясь, По буре покоился бранной; Мир с греками сладил и брачную связь С их юной царевною Анной.

Нескудное вено прияла сестра От щедрого Августа-брата; Премного он звонкого дал ей сребра, Немало и яркого злата. Все хвалят княгиню: красна и добра, Разумна, знатна и богата.

И подлинно Русь не видала такой: Как пчёл по весеннему лугу За маткой летает бесчисленный рой, Так дочери царской в услугу И евнухи кучей, и жены толпой Теснятся, ревнуя друг другу.

Всем хитрым искусствам учились они, Что любит княгиня младая: Поют, словно птицы в дубравной тени, И пляшут, на лютнях играя. В дому новобрачных — весёлые дни, Подобие светлого рая.

Казны не жалеет супруг молодой, Владимир-князь, сокол наш ясный; Сегодня был праздник, а завтра другой, Всё в почёть для гостьи прекрасной. То тешит воинской варягов игрой, Забавной и вместе ужасной;

То в рощах дремучих, при звуке рогов, С ней ездит для ловли звериной; То в лодке весельной: под песни гребцов, Над быстрой днепровской пучиной Катает, любуясь обильем брегов И стольного града картиной.

«Да будет же праздник, всем прежним венец, - Князь вымолвил слово златое, — Высокие песни — отрада сердец, Наитие неба благое; Огнём разогреет всю душу певец, И жизни прибавится вдвое.

Я выеду завтра с княгиней моей За стены в широкое поле, Где радостней слушать и петь веселей Под небом открытым, на воле; Туда же зову я всех добрых людей: Тем лучше, чем будет их боле.

Довольно я добыл богатств на войне, Стяжал от отца и от деда; Добра не жалейте на завтрашнем дне, И браги припасите и меда, Чтоб сыты и пьяны все были вполне, А с тощими что и беседа!

Пусть вещие придут и станут на суд, И спорят: чьё лучшее пенье? Достойно и щедро воздам им за труд. Второму певцу награжденье: Цимискиев дар Святославу — сосуд, Трапезы моей украшенье.

Но первый получит не то от меня, В бою победитель счастливый, — Персидского дам ему под верх коня: Весь белый он с черною гривой; Копытом из камня бьёт искры огня И носится вихрем над нивой.

Конь будет украшен черкасским седлом И шелковой цветной уздою; Ещё дам оружье: и щит, и шелом, Кольчугу, внизу с бахромою И меч из булата с дамасским клеймом И хитрой насечкой златою.

Ступайте ж, снесите ко всем по домам От князя приветное слово; А зов мой и к старым и к новым певцам, Ведь старое было же ново. И завтра, чтоб, в поле как выеду сам, Всё к празднеству было готово».

Вот утро настало и солнце взошло, Открылись затворы градские; Несметное валит народа число: И малые тут и большие, Все в певчее поле; всех душу зажгло, Чтоб русских не сбили чужие.

Вот выехал князь со княгиней своей, В венце и со скиптром в деснице; Везёт их четверка прекрасных коней Роскошно в златой колеснице, И громкий понесся клик добрых людей Навстречу им с поля к столице:

«Да здравствует князь со княгиней! ура! Господь осени их святыней! Ущедри он дом их обильем сребра И всякой земной благостыней! На многая лета для русских добра Да здравствуют князь со княгиней!»

Князь ласковый отдал народу поклон И сел, словно пастырь у стада; И к бою певцов стал выкликивать он: «Боянам и честь и награда!» И вышло их двое с двух разных сторон — Наш русский да грек из Царьграда.

Наш среднего роста и средних годов, И красен был в юные годы, Но младость — не радость средь бранных трудов. Цевницу носил он в походы И пел у огней для друзей-молодцов Про старые веки и роды.

Высок и прелестен, как девица, грек. Красавца в младенстве скопили; Он плакал сначала: как слеп человек! Ему же добро сотворили: Спокойный, богатый устроили век И милостью царской почтили.

И первому, гостю, наш ласковый князь Знак подал; и с певчих дружиной Княгине и князю до ног поклонясь, Пред самой собранья срединой Он сел; все замолкли, друг к другу теснясь, И голос запел соловьиный:

«Когда б воспеть хотела ты, Моя возлюбленная лира, Блистающие с высоты Светила горнего эфира, — Средь дня в пустых бы небесах Луны и звёзд ты не искала, Но, жизнь пия в его лучах, Одно бы солнце воспевала. Когда же долгом чтишь святым Воспеть величие земное, Прославь хоть голосом простым Царей величие святое. А ты, великий русский князь, Прости, что смею пред тобою, Отчизны славою гордясь, Другого возносить хвалою; Мы знаем: твой страшится слух Тобой заслуженныя чести, И ты для слов похвальных глух, Один их чтя словами лести. Дозволь же мне возвысить глас На прославление владыки, Щедроты льющего на нас И на несчетные языки. Ты делишь блеск его венца, Причтен ты к роду Константина; А славу кто поёт отца, Равно поёт и славу сына. Велик предмет, а глас мой слаб; Страшусь… нет, бросим страх напрасный: Почерпнет силу верный раб В глазах владычицы прекрасной.

Кого же воспоёт певец, Кого, как не царей державных, Непобедимых, православных, Носящих скипетр и венец? Они приняли власть от бога, И божий образ виден в них. Внутри священного чертога, Слит из металлов дорогих, Ступеньми многими украшен, Высок, неколебим и страшен, Поставлен Августов престол. С него, о царь-самодержитель, С покорством слышат твой глагол И полководец-победитель, И чуждыя страны посол. У ног твоих, из звонкой меди, Твою являющие власть, Два льва, как алчущие снеди, Лежат, разинув страшну пасть. Чудесная искусства сила Безжизненных одушевила; И если кто в пяти шагах От неприступного престола Ногою смел коснуться пола, — Они встают ему на страх, Очами гневными вращают, Рычат и казнью угрожают; И зрит в душе смущённый раб, Сколь пред царем он мал и слаб.

Но милосердие царево Изображающий символ, Неувядающее древо. Склоняет ветви на престол; Не рода древ обыкновенных, Земными соками взращенных, Одетых грубою корой, Блестящих временной красой, Чей лист зелёный, цвет душистый На краткий миг прельщают взор, Доколь с главы многоветвистой Зимы рука сорвет убор. Ввек древо царское одето Бессмертным цветом и плодом: Ему весь год — весна и лето. Белейшим снега серебром Красуясь, стебль его высоко Возносится и, над челом Помазанника вдруг широко Раскинувшись, пленяет око И равенством ветвей прямых, И блеском листьев золотых. На сучьях сребряных древесных Витает стадо птиц прелестных — Зелёных, алых, голубых И всех цветов, очам известных, Из камней и драгих и честных. О диво! творческий резец Умел создать их для забавы, Великолепия и славы Царя народов и сердец.

О, если бы сии пернаты Свой жребий чувствовать могли, Они б воспели: «Мы стократы Счастливей прочих на земли. К трудам их создала природа: Что в том, что крылья их легки? Что значит мнимая свобода, Когда есть стрелы и силки? Они живут в лесах и в поле, Должны терпеть и зной, и хлад; А мы в блаженнейшей неволе Вкушаем множество отрад». За что ты, небо! к ним сурово И счастье чувствовать претишь? Что рек я? Царь! ты скажешь слово И мёртвых жизнию даришь. Невидимым прикосновеньем Всеавгустейшего перста Ты наполняешь сладким пеньем Их вдруг отверстые уста; И львы, рыкавшие дотоле, Внезапно усмиряют гнев И, кроткой покоряясь воле, Смыкают свой несытый зев. И подходящий в изумленьи В царе зреть мыслит божество, Держащее в повиновеньи Самих бездушных вещество; Душой, объятой страхом прежде, Преходит к сладостной надежде, Внимая гласу райских птиц, И к Августа стопам священным, В сидонский пурпур обувенным, Главою припадает ниц».

Он кончил. Владимир в ладони плеснул. За князем стоял воевода; Он платом народу поспешно махнул — И плеск раздался из народа: Стучат и кричат, подымается гул С земли до небесного свода.

Безмолвен и в землю потупивши взор Наш русский певец оставался; Он думал: что делать? идти ли на спор! И даже бы, чай, отказался; Но, к счастию, начал сам князь разговор, Как будто во всем догадался:

«Я вижу, земляк, ты бы легче с мечом, Чем с гуслями, вышел на грека; Хоть песней и много в помине твоём, Такой ты не вспомнишь от века. Совет мой: признайся, что первенство в нем; Признанье честит человека.

Награду, хоть, правда, не с ним наравне, Но всё же получишь на славу; За светлым Дунаем в Болгарской стране Ты верой служил Святославу; И кубок, добытый им в грозной войне, Тебе назначаю по праву».

— «Дай бог тебе здравия, князь ты наш свет, И с лепой княгиней твоею! Премудр и премилостив твой мне совет И с думой согласен моею: Ни с эллином спорить охоты мне нет, Ни петь я, как он, не умею.

Певал я о витязях смелых в боях — Давно их зарыли в могилы; Певал о любови и радостных днях — Теперь не разбудишь Всемилы; А петь о великих царях и князьях Ума не достает, ни силы».

— «Творите ж, — князь молвил, — подарков раздел». Тут русский взял кубок почтенный, А грек на коня богатырского сел; Доспех же тяжёлый, военный, Домой он отнесть и поставить велел Опасно в кивот позлащенный.

И радостный к Киеву двинулся ход: Владимир с супругой младою, И много старейшин, бояр, воевод, И эллин, блестящий красою, И сзади весь русский крещёный народ Усердной и шумной толпою.

Но несколько верных старинных друзей Звал русский на хлеб-соль простую; И княжеский кубок к веселью гостей С вином обнесли вкруговую, И выпили в память их юности дней, И Храброго в память честную.

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.

    Павел Александрович Катенин написал стихотворение «Старая быль» в 1828 году. Читайте произведения поэта онлайн и голосуйте за лучшее.