Дмитрий Хвостов Живописцу моему

Искусно ты меня, художник, написал, Со светом купно тень волшебно сочетал, И сам чрезмерно рад, что кончил труд счастливо. Любуясь, на него ты смотришь горделиво И громко говоришь: ступай теперь, Хвостов, Награду получить достойную трудов; Стань смело на ряду с бессмертными творцами И, скромность отложа, красуйся их венцами. Там, зри, наставник твой, Омир полночных стран, Там Русский Златоуст, бессмертный Феофан, Венчатели заслуг, гонители пороков, Там громкий Пиндар наш, там Феспис — Сумароков; Они средь хладных стран, средь темноты ночей Простерли далеко сияние лучей. Так точно, Апеллес! с тобою я согласен, Удачен образ мой, твой труд был не напрасен. Не мни, что подарил ты лавр бессмертный мне, Меня изобразив хитро на полотне; Коль тайны истощил всех живописных правил; Ты только лишь себя, а не меня прославил; Ты будешь, может быть, искусства образец, А я остануся посредственный певец.

Нельзя прославиться чужими нам трудами; Виной себе хулы, или похвал, мы сами. Пусть образ мой внесут туда, где Россов Царь Щедротою своей воздвиг для Муз олтарь; Где в ярости Сатурн, внимая песни громки, Бросает, утомясь, косы своей обломки. Согласен, — буду там; скажи, что пользы в том, Что я с Державиным столкнусь лице с лицом? Все Музы ведают, Гораций сей Российский То на горы взлетит Кавказски и Алпийски, То строит ревностно великолепный храм Царице, что вела нас к славе по цветам; То, приглася к себе певца Анакреона, Амура славит с ним, Царя утех и стона, Голубку приманит с руки своей клевать, И сладко на его коленях засыпать.

Пусть там подле себя увижу я Хвостова, На стенке, в рамочке, точь-в-точь как бы живого; Сей острый родич мой вдруг видит свет и тень; Его Пирроном быть не допустила лень; На долгих на Парнасе, судей бояся строгих, Скорей других попал, и далее был многих. В соседстве у меня является Шишков, Страж добрый языка и нрава праотцов. Зачем лице его задумчиво и строго? Он мало говорит, но размышляет много; Перо Шишкова — бич несмысленным певцам И вкуса нового негодным образцам. Что вижу близ меня! мой охранитель Гений, Наперсник мудрости, почтеннейший Евгений, Который, кажется, беседуя со мной, Мне громко говорит: любитель Муз, постой, Коль хочешь ты себя через стихи прославить, Старайся в полном их сиянии представить. Пекись, коль лирой мнишь хвалы приобретать, Ты вдохновение с искусством сочетать; Знай, дар как молния блеснет и исчезает, Искусством подкреплен, как солнце, он сияет Дар может щеголять страничкою одной; С искусством дар не зрит границы никакой.

Желаем мы смотреть на образ Кантемира; Хотя уже давно его умолкла лира, Но лишь не умолчит в своих сатирах он. А мне зачем лететь на Росский Геликон? Скажи, зачем, коль путь к нему утесист, скаток Потомству отдавать лице свое в задаток? При жизни похвала, без лести говоря, Сиянья вечного единая заря. Беда, когда хвалы потомки мне умалят! Бессмертен тот певец, кого по смерти хвалят. О! Музы! вами я с младенчества любим, Тому свидетели Афины, древний Рим. Люблю отечество, люблю язык природный, Богатый наш язык, и звучный, и свободный. Я, к Музам, к родине в душе питая жар, Дерзаю приносить им в жертву скудный дар; Всегда прелестны мне Парнасских дев союзы: Всегда родят восторг божественные Музы; И в недре праздности, и посреди трудов Ищу отрад в тени священных их лесов. Российский Богатырь молниеносных взоров, Когда здесь умственно, пример вождей Суворов, Среди Петрополя Европу облетал, Где должен грянуть гром, как Зевс, располагал, Оплотом заградил к нам льва набеги смелы, Готовил, яростный, на чалмоносцев стрелы, Премудрости рукой водя, как на войне, Герой участие в сих тайнах вверил мне. Я в Трою мысленно тогда летал без страху, И выгадал часок похитить Андромаху. Пусть на меня за то неложный Фебов сын, Наперсник славный Муз, рассердится Расин; Я справедливого не опасаюсь гнева. Равно и не боюсь зоилов лютых рева. Пускай озлобятся, терзаются, шипят, Пускай в неистовстве льют смертоносный яд; Они, как вранночный, угрюмы, мрачны, грубы; Что нужды до того? пусть изощряют зубы; Люблю священных дев, люблю питомцев их, И не смотрю на вопль детей Парнасса злых; Но естьли скажут мне: толпа их встанет снова, Чем оправдаешься, что им в ответ? — ни слова!

Моя в беседе Муз приятно жизнь течет; Признаюсь, для меня Зоилов в свете нет. Когда я чистых дев вниманья удостоен, Между Зоилами остануся спокоен. Я знаю — нравам нет, ни обществу вреда От моего в стихах безвинного труда. Себя в досужный час стихами забавляю, Читателям мою оценку оставляю; Пекусь с приятельми представить набело Законодателя в поэзьи Буало. Что можно, делаю, а естьли не умею, От сердца чистого без желчи сам жалею. Не столь я знаменит, чтоб древних по следам При жизни воздвигать себе бессмертья храм. Что нужды? пусть пишу для пользы, для забавы; За труд не требую и не чуждаюсь славы.

1812