Николай Гнедич Приютино

Посвящено Елисавете Марковне Олениной

Еще я прихожу под кров твой безмятежный, Гостеприимная приютинская сень! Я, твой старинный гость, бездомный странник прежний, Твою приютную всегда любивший тень.

Край милый, сколько раз с тобою я прощался; Но как проститься с тем, что в нас слилось с душой? Всё, чем я здесь дышал, чем втайне наслаждался, Всё неизгл_а_димо везде ношу с собой!

Есть край, родной мне край зефиров легкокрылых; Там небо и земля и воздух мне милей! Но где людей найти, душе моей столь милых? Где столько сладостных воспоминаний ей?

Здесь часто, удален от городского шума, Я сердцу тишины искал от жизни бурь; И здесь, унылая моя светлела дума, Как неба летнего спокойная лазурь.

Здесь часто по холмам бродил с моей мечтою, И спящее в глуши безжизненных лесов Я эхо севера вечернею порою Будил гармонией Гомеровых стихов.

Вам, дети тайные души моей свободной, Вам, думы гордые, здесь глас мой жизнь давал; И, пылкий юноша, ты, друг мой благородный, Мой слыша смелый стих, кипел и трепетал!

Но чаще, сев я там, под сосной говорливой, Где с нею шепчется задумчивый ручей, Один, уединен, в час ночи молчаливой Беседы долгие вел с думою моей.

О! кто переходил путь бедствий и крушенья, Тот знает, отчего душа и дума в нас Влечется в тихие лесов уединенья, Зачем полуночный, безмолвный любит час.

Так, здесь я не один; здесь всё, чем сердце дышит, Надежды юности, сердечные мечты, Всё видит в образе, всего здесь голос слышит, И ловит милого воздушные черты!

Уединение для сердца не пустыня: Мечтами населит оно и дикий бор; И в дебрях сводит с ним фантазия-богиня Свиданья тайные и тайный разговор.

Пустыня не предел для мысли окрыленной: Здесь я, невидимый, всё вижу над землей; Воздушной жизни всей участник сокровенный, Делюся бытием, живу не сам собой.

Душой сливаюся с лазурью бесконечной, С златыми звездами, поэзией небес! С тобой беседую, художник мира вечный! И с книгой дивною божественных чудес!

Вот чем влеком опять под кров твой безмятежный, Гостеприимная приютинская сень! Я, твой старинный гость, бездомный странник прежний, Еще мою главу в твою склоняю тень.

Ты тот же всё еще, край мирный и прелестный! Свежи твои цветы, предел твой так же тих; Без шума всё течет поток твой неизвестный, Как счастье скромное властителей твоих.

Но я уже не тот беспечный сын свободы, Лелеявший мечты дубрав твоих в тиши. Увы! не многие, но гибельные годы Умчали молодость и жизнь моей души.

Они затмили свет надежд, меня жививших, Убили жизнь младых и недоцветших лет. Ударов роковых, мне мир опустошивших, На бледном я челе ношу глубокий след.

Но, тщетным ропотом я року не скучая, Как грусть бессловная, грущу наедине; Я слезы, пред людьми души не унижая, Скрыл в их источнике, в сердечной глубине.

Долины мирные, лесов уединенья! Нет, я не прихожу покой ваш возмутить; Живой я прихожу искать воды забвенья: Поток приютинский, мне дай его испить!

Вот здесь я, заключен зеленой сей стеною, Мой ограничу взор прудом недвижным сим: С его спокойствием сольюсь моей душою И обману печаль бесчувствием немым.

Вот здесь семья берез, нависших над водами, Меня безмолвием и миром осенит; В тени их мавзолей под ельными ветвями, Знакомый для души, красноречивый вид!

При нем вся жизнь, как сон, с мечтами убегает, И мысль покоится, и сердце здесь молчит. И дружба самая здесь слез не проливает: О храбром сожалеть ей гордость запретит.

За честь отечества он отдал жизнь тирану, И русским витязям он может показать Грудь с сердцем вырванным, прекраснейшую рану, Его бессмертия кровавую печать! —

Но вечер наступил; вокруг меня молчанье, О, как торжественна ночная тишина! И вот, и на леса и на холмы сиянье, Поднявшись, полная рассыпала луна.

О луч серебряный полночного светила! Что одинокий ты к груди моей летишь? Что за волшебная в твоем блистаньи сила? О луч таинственный, ты что мне говоришь?

Нисходишь ли с высот, сиянием прекрасным Прекрасный свет иной земле предвозвещать? Иль утешительный склоняешься к несчастным, Над бледным их челом надеждою сиять?

Твой свет в меня лиет святое трепетанье! Резвей волнует кровь вкруг сердца моего! О мертвом юноше родит воспоминанье!.. Небесный, кроткий луч, ты не душа ль его?

Как гласом ближнего, как друга призываньем Мой слух ласкается в вечерней тишине! Мне сердце говорит веселым трепетаньем, Здесь, есть невидимый, но кто-то близкий мне.

О ты, на дружество мне в жизни руку давший! Я чувствую, ты здесь, небес незримый дух: О, видим ты душе, тебе не изменявшей, Не раз являясь ей как утешитель — друг.

Так, если, сбросив прах, дух чистый избирает Места любезные обителью своей, Здесь, в сих местах давно дух сына обитает Незримым гением отеческих полей.

О гость приютинской обители смиренной! За всё, что в ней найдешь для сердца твоего, За всё благодари душою умиленной Благого гения убежища сего.

И если, здесь бродя полуденной порою, Ты сядешь, утомлен, берез в густой навес, И вдруг тебе в лицо, горящее от зною, Прохладою дохнет с незыблемых древес,

То будет он! Здесь он вливает в воздух сладость, Свежит цветы, луга родных своих полей; Ниспосылает он и мир на них и радость, И тихим счастием лелеет их гостей.

О, дай ты, дай и мне, мой дух-благотворитель! Хотя спокойствием все траты заменить. Но, верно, не могуч и он, небесный житель, Утраченного здесь для смертных возвратить.

Он не забыл того, чьей арфой тихоструйной Слух юный услаждать любил в земной стране, Но, лишь являяся в виденьях ночи лунной, На небо грустному указывает мне.

1820