Генрих Гейне Я жалил стихом и ночью и днем

Я жалил стихом и ночью и днем Мужчин и девиц степенных — Дурачеств много творил я притом, С умом же пропал совершенно.

Зачав, служанка родила, — К чему хулить природу? Чья жизнь без глупостей прошла, Тот мудрым не был сроду.

В мозгу моем пляшут, бегут и шумят Леса, холмы и долины. Сквозь дикий сумбур я вдруг узнаю Обрывок знакомой картины.

В воображенье встает городок, Как видно, наш Годесберг древний. Я вновь на скамье под липой густой Сижу перед старой харчевней.

Так сухо во рту, будто солнце я Я жаждой смертельной измаян! Вина мне! Из лучшей бочки вина! Скорей наливай, хозяин!

Течет, течет в мою душу вино, Кипит, растекаясь по жилам, И тушит попутно в гортани моей Пожар, зажженный светилом.

Еще мне кружку! Я первую пил Без должного восхищенья, В какой-то рассеянности тупой. Вино, я прошу прощенья!

Смотрел я на Драхенфельс, в блеске зари Высокой романтики полный, На отраженье руин крепостных, Глядящихся в рейнские волны.

Я слушал, как пел виноградарь в саду, И зяблик — в кустах молочая. Я пил без чувства и о вине Не думал, вино поглощая.

Теперь же я, сунув нос в стакан, Вино озираю сначала И после уж пью. А могу и теперь, Не глядя, хлебнуть как попало.

Но что за черт! Пока я пью, Мне кажется, стал я двоиться. Мне кажется, точно такой же, как я, Пьянчуга напротив садится.

Он бледен и худ, ни кровинки в лице, Он выглядит слабым и хворым И так раздражающе смотрит в глаза, С насмешкой и горьким укором.

Чудак утверждает, что он — это я, Что мы с ним одно и то же — Один несчастный, больной человек В бреду, на горячечном ложе,

Что здесь не харчевня, не Годесберг, А дальний Париж и больница… Ты лжешь мне, бледная немочь, ты лжешь! Не смей надо мною глумиться!

Смотри, я здоров и как роза румян, Я так силен — просто чудо! И если рассердишь меня, берегись! Тебе придется худо!

«Дурак!» — вздохнул он, плечами пожав, И это меня взорвало. Откуда ты взялся, проклятый двойник? Я начал дубасить нахала.

Но странно, свое второе «я» Наотмашь я бью кулаками, А шишки наставляю себе, Я весь покрыт синяками.

От этой драки внутри у меня Все пересохло снова. Хочу вина попросить — не могу, В губах застревает слово.

Я грохаюсь об пол и, словно сквозь coi Вдруг слышу: «Примочки к затылку И снова микстуру — по ложке в час, Пока не кончит бутылку».

Когда пиявка насосалась, Посыпь ее солью, и в тот же миг Сама отвалится она. А как мне тебя отвадить, старик?

Мой старый друг, кровопийца мой давний Где взять подходящую соль для тебя? До капли весь мой мозг спинной Ты высосал, крепко меня любя.

С тех пор я стал и тощ и бледен, Одни лишь кости да кожа, а ты, Смотри-ка, статен и румян, И жирный животик, и щечки толсты.

О боже, пошли ты мне просто бандита! Пырнет — и кончит мученье мое. А эта пиявка так нудно сосет, Ну как избавиться от нее?