Дмитрий Быков Постэсхатологическое

Владимиру Вагнеру

Наше свято место отныне пусто. Чуть стоят столбы, висят провода. С быстротой змеи при виде мангуста кто могли, разъехались кто куда. По ночам на небе видна комета — на восточном крае, в самом низу. И стоит такое тихое лето, что расслышишь каждую стрекозу.

Я живу один в деревянном доме, я держу корову, кота, коня. Обо мне уже все позабыли, кроме тех, кто никогда не помнил меня. Что осталось в лавках — беру бесплатно. Сею рожь и просо, давлю вино. Я живу, и время течет обратно, потому что стоять ему не дано.

Я уже не дивлюсь никакому диву. На мою судьбу снизошел покой. Иногда листаю желтую «Ниву», и страницы ломаются под рукой. Приблудилась дурочка из деревни: забредет, поест, споет на крыльце — Все обрывки песенки, странной, древней, о милом дружке да строгом отце.

Вдалеке заходят низкие тучи, повисят в жаре, пройдут стороной. Вечерами туман, и висит беззвучье над полями и над рекой парной. В полдень даль размыта волнами зноя, лес молчит, травинкой не шелохнет, И пространство его резное, сквозное на поляне светло, как липовый мед.

Иногда заедет отец Паисий, что живет при церковке за версту, — Невысокий, круглый, с усмешкой лисьей, по привычке играющий в простоту. Сам себе попеняет за страсть к винишку, опрокинет рюмочку — «Лепота!», — Посидит на веранде, попросит книжку, подведет часы, почешет кота.

Иногда почтальон постучит в калитку — все, что скажет, ведаю наперед. Из потертой сумки вынет открытку (непонятно, откуда он их берет). Все не мне, неизвестным: еры да яти, то пейзаж зимы, то портрет царя, К Рождеству, Дню ангела, Дню печати, с Валентиновым днем, с Седьмым ноября.

Иногда на тропе, что давно забыта и, не будь меня, уже заросла б, Вижу след то ли лапы, то ли копыта, а вглядеться, так может, и птичьих лап, И к опушке, к черной воде болота, задевая листву, раздвинув траву, По ночам из леса выходит кто-то и недвижно смотрит, как я живу.

1991