Дмитрий Быков Из поэмы «Система»

Есть старый дом при выходе с Арбата. Внизу аптека. Наверху когда-то Ютился теплый говорливый быт. Жильцы мирились, ссорились, рожали, А после, как в поэме Окуджавы, Разъехались. Наш дом теперь забит.

Он не был нашим в строгом смысле слова: Мы не искали там борща и крова, Под протекавшим, в пятнах, потолком Не вешали сушить белья сырого, — Мы появились там уже потом.

Остались стены с клочьями обоев, Пустые, как рассказы без героев. Густая пыль осела по полам. На лестнице валялись груды хлама, Хоть коридор по-прежнему упрямо Пересекал квартиру пополам.

В осенних наступающих потемках Через окно в извилистых потеках Свет фонаря отбрасывал пятно. Внутри темнее было, чем снаружи. Внизу гулял народ, блестели лужи. Нам нравилось выглядывать в окно.

…Не изменяясь, не переезжая, В квартирах продолжалась жизнь чужая: То смутный шорох, то внезапный стук Звучали, как легенды подтвержденье. По комнатам бродили привиденья. Чужая жизнь всегда была вокруг.

Невнятно прорисовывались лица. Здесь до сих пор еще могли храниться В альбомах — биографии теней И письма пожелтевшие — в шкатулке. Дух нежилья и запах штукатурки Казались чем яснее, тем грустней.

Мы появлялись там не слишком часто, Мы проводили там не больше часа, Чужая жизнь могла свести с ума, Так не могло бы продолжаться долго, Но не было у нас другого дома, А были лишь отдельные дома.

Вишневый сад Москвы. Прощай, эпоха! Шум переезда, сборы, суматоха, Прощание последнего жильца, Стекольный звон и комнат одичалость… Мы начинались там, где все кончалось, Мы начинали с самого конца.

Как странно раздавались шаг и слово Среди чужого, некогда жилого, Пространства, в этом холоде пустом! На каждый звук оглядываясь — кто там?! — Мы двигались по лестничным пролетам И сами были, словно этот дом.

Так мы когда-то в месяц наш начальный, От скверика на площади вокзальной Пройдя по Бородинскому мосту, Движеньями, шагами, голосами Дом населяли заново — и сами Друг другом населяли пустоту.

…Наш дом забит. И в замкнутом пространстве Чужая жизнь в извечном постоянстве, Как прежде, недоступная для глаз, С чужими голосами и тенями, Что ныне очертанья потеряли, Сегодня продолжается без нас.

Наш дом забит. Теперь и наши тени Ступают на высокие ступени: Они внутри, а мы остались вне. По коридорам с их привычным сором, Нежны, прекрасны, недоступны спорам, Они бредут с другими наравне.

…Надеюсь, что надеяться — не дерзость. Надеюсь, что не зря еще надеюсь. Надеюсь, что весной я прав вдвойне И не обижу истину святую, Предпочитая точке запятую. Надеюсь, что надеюсь. На дворе Стоит апрель. За окнами жилища, Которые недавно стали чище, Плывет великолепная пора: Гуляют в пиджаках и форме школьной; За окнами гуляет мяч футбольный; Разбрызгав водяные веера,

Велосипед по лужам прокатился; На подоконник голубь опустился; Бесповоротно кончилась зима. Приходит время рисовать на партах, Приходит время целоваться в парках, Приходит время возводить дома.

Ах, чуть весна — и как-то неуместно Об этом мире говорить нелестно. Весну читаешь на любом лице, В любом словце, в случайном разговоре, И как-то все милей, и поневоле Поставишь многоточие в конце.

Поставишь и поверишь многоточью. Стоит апрель, и воздух зелен ночью, И улицы в мерцающий раствор Погружены, и отражают лужи Небесный тот же свет, и зелень ту же, — Так воздух грезит будущей весной.

Все исполнимо, все соединимо, Когда рекою протекает мимо Прозрачных окон, полуночных стен, То ль утешая, то ли обещая, Медлительная музыка ночная, — И ничего не требует взамен.