Александр Блок Песнь ада

День догорел на сфере той земли, Где я искал путей и дней короче. Там сумерки лиловые легли. Меня там нет. Тропой подземной ночи Схожу, скользя, уступом скользких скал. Знакомый Ад глядит в пустые очи. Я на земле был брошен в яркий бал, И в диком танце масок и обличий Забыл любовь и дружбу потерял. Где спутник мой? — О, где ты, Беатриче? — Иду один, утратив правый путь, В кругах подземных, как велит обычай, Средь ужасов и мраков потонуть. Поток несет друзей и женщин трупы, Кой-где мелькнет молящий взор, иль грудь; Пощады вопль, иль возглас нежный — скупо Сорвется с уст; здесь умерли слова; Здесь стянута бессмысленно и тупо Кольцом железной боли голова; И я, который пел когда-то нежно, — Отверженец, утративший права! Все к пропасти стремятся безнадежной, И я вослед. Но вот, в прорыве скал, Над пеною потока белоснежной, Передо мною бесконечный зал. Сеть кактусов и роз благоуханье, Обрывки мрака в глубине зеркал; Далеких утр неясное мерцанье Чуть золотит поверженный кумир; И душное спирается дыханье. Мне этот зал напомнил страшный мир, Где я бродил слепой, как в дикой сказке, И где застиг меня последний пир. Там — брошены зияющие маски; Там — старцем соблазненная жена, И наглый свет застал их в мерзкой ласке… Но заалелся переплет окна Под утренним холодным поцелуем, И странно розовеет тишина. В сей час в стране блаженной мы ночуем, Лишь здесь бессилен наш земной обман, И я смотрю, предчувствием волнуем, В глубь зеркала сквозь утренний туман. Навстречу мне, из паутины мрака, Выходит юноша. Затянут стан; Увядшей розы цвет в петлице фрака Бледнее уст на лике мертвеца; На пальце — знак таинственного брака — Сияет острый аметист кольца; И я смотрю с волненьем непонятным В черты его отцветшего лица И вопрошаю голосом чуть внятным: «Скажи, за что томиться должен ты И по кругам скитаться невозвратным?» Пришли в смятенье тонкие черты, Сожженный рот глотает воздух жадно, И голос говорит из пустоты: «Узнай: я предан муке беспощадной За то, что был на горестной земле Под тяжким игом страсти безотрадной. Едва наш город скроется во мгле, — Томим волной безумного напева, С печатью преступленья на челе, Как падшая униженная дева, Ищу забвенья в радостях вина… И пробил час карающего гнева: Из глубины невиданного сна Всплеснулась, ослепила, засияла Передо мной — чудесная жена! В вечернем звоне хрупкого бокала, В тумане хме? льном встретившись на миг С единственной, кто ласки презирала, Я ликованье первое постиг! Я утопил в ее зеницах взоры! Я испустил впервые страстный крик! Так этот миг настал, нежданно скорый. И мрак был глух. И долгий вечер мглист. И странно встали в небе метеоры. И был в крови вот этот аметист. И пил я кровь из плеч благоуханных, И был напиток душен и смолист… Но не кляни повествований странных О том, как длился непонятный сон… Из бездн ночных и пропастей туманных К нам доносился погребальный звон; Язык огня взлетел, свистя, над нами, Чтоб сжечь ненужность прерванных времен! И — сомкнутых безмерными цепями — Нас некий вихрь увлек в подземный мир! Окованный навек глухими снами, Дано ей чуять боль и помнить пир, Когда, что ночь, к плечам ее атласным Тоскующий склоняется вампир! Но мой удел — могу ль не звать ужасным? Едва холодный и больной рассвет Исполнит Ад сияньем безучастным, Из зала в зал иду свершать завет, Гоним тоскою страсти безначальной, — Так сострадай и помни, мой поэт: Я обречен в далеком мраке спальной, Где спит она и дышит горячо, Склонясь над ней влюбленно и печально, Вонзить свой перстень в белое плечо!»

31 октября 1909