Роберт Бёрнс Бродяга

Забрел к нам однажды один весельчак, Угодничать стал он и этак и так: «Хозяйка, я — нищий, я — старый дурак! Нельзя ли провесть у вас ночь?» А ночь холодна, а бедняга промок; У печки он теплый нашел уголок. Согрелся, распелся он и под шумок Поглаживать стал мою дочь. «Клянусь! — он сказал. — Будь свободен я столь, Как в час, когда выскользнул в эту юдоль, О, сколь я бы рад был и благостен сколь! И как бы жилось мне легко!» Он стал наседать, а она уступать, И не заприметила старая мать, Что много успели уже нашептать Друг дружке они на ушко. И «О! — говорил он ей. — Будь ты черней, Чем чепчик усопшей мамаши моей, Тебя на закорки взваливши, ей-ей, Ушел бы куда-нибудь прочь!» И «О! — говорит она. — Будь я белей, Чем снег, что лежит по утрам у дверей, И то, нарядившись во все, что новей, Ушла бы с тобою я в ночь!» И был уговор меж двоих хитрецов — Поднявшись тихонечко до петухов, Ушли они, ловко задвинув засов, Туда, где трава высока. А поутру встала девчонкина мать, Неспешно оделась и, кончив зевать, В людскую направилась к слугам узнать Насчет чудака-босяка. Взглянула за печку, где гость ночевал,— Остыла солома, а нищий пропал! И стала кричать она: «Слуги! Скандал! Да он не унес ли чего?!» Те — сразу к ларцам, а она — к поставцам, Но — богу хвала! — все лежит по местам. Хозяйка сказала: «Позор нам и срам, Мы зря обвинили его! Чем странников божьих покражей корить, Ступайте скотину поить и доить! Не худо б, служанка, сходить разбудить Мою ненаглядную дочь!» Служанка стучится, глядит — вот те на! Светелка пуста, и постель холодна. «Хозяйка! — кричит она. — Видно, она Ушла с побродягою прочь!» «Скачите, кто скор, торопитесь, кто спор! Сыщите, где прячутся дочка и вор! Ее — на позор, а его — на костер, Зловредного чужака!» Кто мчится верхом, кто влачится пешком. Пыль к небу столбом — настоящий содом! Кричит на весь дом, повредившись умом, Хозяйка, кляня босяка. Покуда погоня неслась стороной, Уютно укрывшись в долинке одной, Веселая дочь и бродяга чудной Сыр ели ломоть за ломтем. Пришлась им по вкусу такая еда. Он в вечной любви ей поклялся тогда. Клялась и она, — мол, твоя навсегда На свете и этом и том. «О, если б мамаша увидела нас, От злости она б окривела тотчас; Теперь постучись к нам бродяга хоть раз — Не пустят его на порог!» «Моя дорогая, ты очень юна, В дела попрошайства не посвящена, А эта наука куда как трудна — Ходить и просить вдоль дорог!» «Я стану на паперти петь тропари И резать из бука волчки-кубари, Оно ведь не штука — хватай да бери! А надобно клянчить с умом: Хромать научусь я почище хромца, Тряпицею черной стяну пол-лица,— И всяк пожалеет хромого слепца. А мы все прокутим потом!»