Бенедиктов Владимир

Владимир Бенедиктов Воспоминание

Посвящено памяти Жуковского и Пушкина

И Жуковский отлетел от мира, Кончена молитва этой жизни, Пережит он нами — чудный старец, Вечно юный. Он был представитель Чистого стремления души К неземной, божественной отчизне, Взор его сиял тем кротким светом, При котором так просторно мыслям, Так отрадно сердцу, так тепло; На челе задумчивость святая Тихо почивала, райской гостьей Прилетала на уста поэта Мирная улыбка, чтоб на них Отдохнуть под свежей тенью грусти — Вестницы другого назначенья, На лице его напечатленной. Речь его таинственно текла Из душевной глубины, подъемлясь Легким паром мощного вулкана, В думу погруженного, который Скрыл свой пламень в потаенных недрах, Чтоб, земли напрасно не колебля, Лишь слегка дымящимся дыханьем Возвещать ей о великой силе, Самовластно сжавшей свой порыв,- Тихим звуком намекать о громе, Нам не слышном. Помню я собранья Под его гостеприимным кровом — Вечера субботние,- рекою Наплывали гости и являлся Он — чернокудрявый, огнеокий, Пламенный Онегина создатель, И его веселый, громкий хохот Часто был шагов его предтечей; Меткий ум сверкал в его рассказе; Быстродвижные черты лица Изменялись непрерывно; губы И в молчанье жизненным движеньем Обличали вечную кипучесть Зоркой мысли. Часто едкой злостью Острие играющего слова Оправлял он; но и этой злости Было прямодушие основой — Благородство творческой души, Мучимой, тревожимой, язвимой Низкими явленьями сей жизни.

Как теперь гляжу на них обоих — На того и этого. Один, Весь проникнут таинством мечтанья, Не легко мог ладить с этой жизнью, С этою существенностью, где Иногда вменяют в преступленье И мечту святую. Оторваться Трудно было жертвоносцу музы От заветной думы, от приманки Тайной мысли — даже и тогда, Как бывал он в чинной раме света, Где поэту надо спрятать душу, Чтоб спастись порою от насмешки Жалкой и тупой, но ядовитой. В мире, где и добродетель даже Не всегда терпима и уместна, В этом мире, где она должна Время знать и появляться кстати, Неизбежны тяжкие боренья Для души, прекрасным увлеченной. Но певец Ундины мог зато Ладить сам с собою в глубине Теплой веры, с глазу на глаз с сердцем, Будучи земли сей милым гостем, Он умел и здесь, в гостях, быть дома,- И сгущенный мрак земной невзгоды В мощной ширине души поэта Должен был редеть и уясняться, Разрешался в туман прозрачный, Озаренный радугой фантазий. Страсть его в молитву обращалась, В фимиам и жертву божеству.

А другой — стать властелином жизни Был способен, силой крепкой воли Отрешиться от мечты порою И взглянуть на вещи метким взором, Проницающим и самый камень, Светом называемый; зато Совладать с собою было трудно Этому гиганту,- с бурным чувством — С этим африканским ураганом — Он себя не мог преодолеть.

Но земное редкое несходство Двух поэтов — их не удаляло Друг от друга,- общий признак Бога — Вдохновенье — ставило их рядом Под одно божественное знамя, Братской дружбой руки их смыкая.- Отчего ж, я думаю порой, Меж людьми горят вражда и злоба? Ратники несходных вер и мнений, Разных сил, в вооруженьях разных — Разве не должны они как братья Узнавать друг друга по призванью, Ясному в значенье человека? Не одно ль над ними веет знамя — Божье знамя? Не к одной ли битве Против зла — единого врага — Ополчил их вечный вождь небесный?

Помню: уезжая в край далекий, Где ждала невеста молодая Нашего Жуковского, он молвил: «Вот — нашел я музу на земле. Еду к ней под золотое небо. Там я кончу поприще земное. Вспоминайте обо мне! Простите!» Он уехал. Много дней промчалось. Там — в Германии — полуродной Нашему мечтателю, в отчизне Шиллера, которого нам, русским, Воссоздал он, чью живую душу Из своей всеемлющей души Перелил в доступное нам слово,- Там — в беседе с мудрецом Гомером Жил он и, божественного старца Восприемля вещие рассказы, Отражал их нам в волшебных звуках Русского гекзаметра и веял В сердце наше греческою жизнью. Так себя он продолжал и кончил.

Тот — кипучий, прежде отлетевший В лучший мир, безвременною смертью Сорван был, когда поэта гений Лишь вполне развил свою могучесть. Он широким, львиным перескоком В вечность перенесся, до конца Верный быстроте своих движений. Вдруг сказал он: «Кончено»,- и, бросив Нам свой прах, душой воспрянул к небу. Этот — от своих единоземцев В удаленье — долго испарялся, Чистым воздымаясь фимиамом. Он, вдали, как призрак светоносный, Более и более терялся В глубине безоблачного неба, И, как звук, эоловою арфой Изнесенный, замирая сладко, Утихал он,- и — конца не слышно,- Он, и исчезая, продолжился,

Тот хотел как будто б самой смертью Вдруг расторгнуть вечную преграду, Что живых от мертвых отделяет,- Распахнуть нам настежь эти двери И открыть над миром в полном блеске Неба светозарного пучину.

Этот, мнится, возносясь, хотел лишь Отодвинуть только край завесы, Между небом и землей простертой, Чтоб не вдруг сиянием безмерным Поразить нам немощные очи, К сумраку привыкшие земному.

И его не стало… Нет обоих! Их не стало, но святые звуки Лир их сладкострунных вечно живы. Тот нам в душу пламенные ямбы Мечет и, упругой сталью слова Проводя глубокие бразды По сердцам, оледенеть готовым, Вспахивает почву, обжигая Корни закоснелые, и зерна Вбрасывает мысли плодотворной И живого, трепетного чувства В этот прах, побеги вызывая Чудной жизни из юдольной грязи. Этот — льется звучными слезами, Жаркими, истекшими из сердца, Где горит огонь неугасимый, Но, в земной прохладной атмосфере Освежаясь, падают оне, Как роса, на грудь земли несчастной, Чтоб ее, иссохшую, увлажить, Умягчить и утолить ей жажду, А потом они восходят снова Легким паром, смешанным с дыханьем Ими орошенных злаков дольних И цветов, в свое родное небо — К вечному истоку своему.

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.

    Читайте стихотворение Владимира Бенедиктова «Воспоминание», а также другие произведения поэта.