Наталья Астафьева Ломалось время. Тридцать третий год...

Ломалось время. Тридцать третий год обрушился. Там Гитлера приход, а здесь отца трагическая гибель. Единственно достойный выход — смерть. Столетия отец мой видел треть, а двух третей он так и не увидел.

Но этой первой третью красен век, но это революция, рассвет Европы, человечества, России. Эпоха выбивала клином клин. Пусть говорят, что комом первый блин, но русский, украинец, армянин, китаец и поляк, латыш и финн шли как один и гибли как один и светлой кровью землю оросили.

Они погибли, смертью смерть поправ, отвергнув многовековые распри, как побратимы кровь свою смешав, нам завещав свою мечту о братстве.

Их отсветом светлы мы до сих пор, хоть свет их — свет угасших звезд, посмертный… Не зря ль погибли? Не напрасны ль жертвы? Кто виноват? — не утихает спор.

Ломалось время. Тридцать третий год. Отец мой, чтоб оставить имя чистым, жизнь кончить должен был самоубийством — его записку прокурор прочтет.

Столетия отец мой видел треть. От нас все дальше, дальше это время. Но мы обречены туда смотреть. Чтобы осмыслить. Хоть в какой-то мере.

1956