Даниил Андреев У гробницы

Ночь. — Саркофаг. — Величье. — Холод. Огромно лицо крепостных часов: Высоко в созвездьях, черные с золотом, Они недоступней судных весов.

Средь чуткой ночи взвыла метелица, Бездомна, юродива и строга.

На звучные плиты гранита стелются Снега, снега, снега.

Полярные пурги плачут и просятся Пропеть надгробный псалом, И слышно: Карна проносится Над спящим вечным сном.

Он спит в хрустале, окруженный пламенем, Пурпурным, — без перемен, — Холодным, неумоляемым — Вдоль всех четырех стен.

Бьет срок в цитадели сумрачной: Чуть слышится звон часов, Но каждый удар — для умершего — Замок. Запор. Засов.

Что видят очи бесплотные? Что слышит скованный дух? Свершилось бесповоротное: Он слеп. Нем. Глух.

А сбоку, на цыпочках, близятся, Подкрадываются, ползут, С белогвардейских виселиц Идут. Ждут. Льнут.

Грядут с новостроек времени, С цехов, лагерей, казарм — Живые обрывки темени, Извивы народных карм.

— Нам всем, безымянным, растраченным, Дай ключик! дай письмецо! — … Но немы, воском охваченные, Уста. Черты. Лицо.

Лишь орден тихо шевелится — Безрадостнейшая из наград, Да реквием снежный стелется На мраморный зиккурат.

1942