Джек Алтаузен Баллада о четырех братьях

Домой привез меня баркас. Дудил пастух в коровий рог. Четыре брата было нас,- Один вхожу я на порог.

Сестра в изодранном платке, И мать, ослепшая от слез, В моем походном котелке Я ничего вам не привез.

* * *

Скажи мне, мать, который час, Который день, который год? Четыре брата было нас,- Кто уцелел от непогод?

Один любил мерцанье звезд, Чудак, до самой седины. Всю жизнь считал он, сколько верст От Павлограда до луны.

А сосчитать и не сумел, Не слышал, цифры бороздя, Как мир за окнами шумел И освежался от дождя.

Мы не жалели наших лбов. Он мудрецом хотел прослыть, Хотел в Калугу и Тамбов Через Австралию проплыть.

На жеребцах со всех сторон Неслись мы под гору, пыля; Под головешками ворон В садах ломились тополя.

Встань, Запорожье, сдуй золу! Мы спали на цветах твоих. Была привязана к седлу Буханка хлеба на троих.

* * *

А он следил за пылью звезд, Не сльiшал шторма и волны, Всю жизнь считая, сколько верст От Павлограда до луны.

Сквозной дымился небосклон. Он версты множил на листе,- И как ни множил, умер он Всего на тысячной версте.

Второй мне брат был в детстве мил. Не плачь, сестра! Утешься, мать! Когда-то я его учил Из сабли искры высекать…

Он был пастух, он пас коров, Потом пастуший рог разбил, Стал юнкером. Из юнкеров Я Лермонтова лишь любил.

За Чертороем и Десной Я трижды падал с крутизны, Чтоб брат качался под сосной С лицом старинной желтизны.

Нас годы сделали грубей; Он захрипел, я сел в седло, И ожерелье голубей Над ним в лазури протекло.

* * *

А третий брат был рыбаком. Любил он мирные слова, Но загорелым кулаком Мог зубы вышибить у льва.

В садах гнездились лишаи, Деревни гибли от огня, Не счистив рыбьей чешуи, Вскочил он ночью на коня,-

Вскочил и прыгнул через Дон. Кто носит шрамы и рубцы, Того под стаями ворон Выносят смело жеребцы.

Но под Варшавою, в дыму, у шашки выгнулись края. И в ноздри хлынула ему Дурная, теплая струя.

Домой привез меня баркас, Гремел пастух в коровий рог. Четыре брата было нас,- Один вхожу я на порог.

Вхожу в обмотках и в пыли И мну буденновку в руке, И загорелые легли Четыре шрама на щеке.

Взлетают птицы с проводов. Пять лет не слазил я с седла,

* * *

А он следил за пылью звезд, Не сльiшал шторма и волны, Всю жизнь считая, сколько верст От Павлограда до луны.

Сквозной дымился небосклон. Он версты множил на листе,- И как ни множил, умер он Всего на тысячной версте.

Второй мне брат был в детстве мил. Не плачь, сестра! Утешься, мать! Когда-то я его учил Из сабли искры высекать…

Он был пастух, он пас коров, Потом пастуший рог разбил, Стал юнкером. Из юнкеров Я Лермонтова лишь любил.

За Чертороем и Десной Я трижды падал с крутизны, Чтоб брат качался под сосной С лицом старинной желтизны.

Нас годы сделали грубей; Он захрипел, я сел в седло, И ожерелье голубей Над ним в лазури протекло.

* * *

А третий брат был рыбаком. Любил он мирные слова, Но загорелым кулаком Мог зубы вышибить у льва.

В садах гнездились лишаи, Деревни гибли от огня, Не счистив рыбьей чешуи, Вскочил он ночью на коня,-

Вскочил и прыгнул через Дон. Кто носит шрамы и рубцы, Того под стаями ворон Выносят смело жеребцы.

Но под Варшавою, в дыму, у шашки выгнулись края. И в ноздри хлынула ему Дурная, теплая струя.

Домой привез меня баркас, Гремел пастух в коровий рог. Четыре брата было нас,- Один вхожу я на порог.

Вхожу в обмотках и в пыли И мну буденновку в руке, И загорелые легли Четыре шрама на щеке.

Взлетают птицы с проводов. Пять лет не слазил я с седла,

* * *

Чтобы республика садов Еще пышнее расцвела.

За Ладогою, за Двиной Я был без хлеба, без воды, Чтобы в республике родной Набухли свежестью плоды.

И если кликнут — я опять С наганом встану у костра. И обняла слепая мать, И руку подала сестра.

1928