Кондратий Рылеев Кулакияда

ПЕСНЬ 1

Шуми, греми, незвучна лира Еще неопытна певца, Да возглашу в пределы мира Кончину _пирогов_ творца. Да возвещу я плач ужасный Трех _тафелей_, всех _поваров_. Друзья! Уж Кулаков несчастный Не суетится средь _котлов_. Уж глас его не раздается 10 В обоих кухнях здесь, От оного уж не мятется Собор его команды весь.

Уже в горохе пременился Доселе вкус приятный нам, Картофель густоты лишился И льется с мисок по столам. И ах! Наперсника лишенный, Восплакал, возрыдал _Бобров_, Такой потерей огорченный, 20 Он перебил всех _поваров_.

Но Аполлон велеречивый И Клио с громкою трубой, Поведайте: масло-любивый Так кончил дни герой: Среди котлов на очаге Возвышен, восседал _Бобров_, Внизу с чумичкою в руке Стоял смиренно _Кулаков_.

Стоял… власы его вздымались, 30 Стоял… вздыхал, не говоря, Его лишь взоры устремлялись На кухню славного царя. Напрасно тщился пес _Боброва_, Ласкаяся, его развеселить, Напрасно повара Косого Тулаев притащил смешить.

_Бобров, Бобров_ замысло<ва>тый! Успеха даже не имел, И _Кулаков_ в свои палаты 40 С тоскою мрачною отшел. Лишь только с лестницы спустился, Как вдруг бездыханный он пал. «Аминь! Он жизни сей лишился», — Тут шедший повар закричал.

Царя чертог тут взволновался, Когда достиг к нему звук слов; Се вопль повсюду промчался — И с плачем пробежал _Бобров_, Следом ему пес колченогой, 50 Хромая, к телу прилетел, _Бобров_ вопил: «О боги! боги!» А пес, визжавши, весь вспотел.

«Почто меня ты оставляешь, — Несчастный продолжал _Бобров_, — Мою ты жизнь отравляешь, Не буду есть я пирогов! Восстань, очнись! О, мой любезный, Восстань, прошу тебя, восстань! Почто велишь мне лить ток слезный — 60 Восстань, я простираю длань».

Осталось втуне то моленье, Труп хладный воплям не внимал, Скончался тот, о провиденье! Кто хворост маслом поливал. Скончался тот, кого страшились Сапожня, кухня, погреба; Скончался тот, кому дивились Чаны на кухне вне себя.

Тс… тс… Пегас, скачи потише 70 И против воли не неси, А как взлететь захочешь выше, То у других ты попроси, А я устал, да и довольно Теперь бумаги измарал, Но нет, всё несет невольно, Чтоб погребенье описать. Быть так, я для тебя склонюся И погребенье пропою, Ретивый, только я боюся, 80 Что сломит голову мою.

ПЕСНЬ 2

О Аполлон! Подай мне лиру, Подай Кастальских кубок вод, Да воспою достойну миру В Смоленск я погребальный ход. Впреди предшествовал _Тулаев_, За ним шел _Зайцев, Савинов_, С рябою харею _Миняев_, Потом _Затычкин_ и _Смирнов_.

Их гласы п_о_всюду сливались, 90 Трясли всё зданье по странам, Глубоко в сердце отзывались И смех и плач являли нам. _Тулаев_ с _Зайцевым_ ревели, _Савинов_ тенором тянул, _Смирнов, Миняев_ тихо пели, _Затычкин_ что есть мочи дул.

А Силин, с ними съединяся, По-козьи, кажется, кричал, Тут пес лизал его, льстяся, 100 И трели с визгом подпущал. За ними зрелась колесница, Везомая тремя коньми, Попон на коих, как тряпица, Разорван влекся по земли.

Коней, занятых из-под чана, Имея факелы в руках, Вели два наши великана, Как можно делав меньше шаг. За колесницею ж родные 110 И тьма в слезах знакомых шли, Вблизи ж и соус и жаркие, Как будто ордена, несли.

На гробе же пирог за шпагу С чумичкою большой лежал, Что Кулаков имел отвагу На чадной кухне быть являл. Потом шел Краснопевиев бледный С супругой бледною своей, Неся котел луженый, медный, 120 Как бы усопшего трофей.

Но, муза, пой, я зрю _Боброва_: Власы растрепаны на нем, Лице искажено сурово, И слезы катятся ручьем. Он рвется, плачет, умирает И жалостный являет вид, Едва очнется — упадает, Не может вовсе говорить. Но наконец уста открылись, 130 И прямо, Кулаков, к тебе Слова высоко устремились, — Я стану продолжать себе; Но вот и к кухне подъезжают В кафтанах новых повара, В кастрюли громко ударяют, Провозгласив трикрат — «Ура!».

С такой процессией прекрасной В Смоленской тело провезли И в мрак сырой могилы страшной 140 Героя кухни погребли. Прости, священна тень героя, Долг мудрый слабому прощать. Прости, что, лиру я настроя, Мог слабо тень твою бряцать.

Я знаю, точно недостоин Вещать о всех делах твоих, Я не пиит, а только воин, В устах моих нескладен стих. А ты! О мудрый, знаменитый! 150 Царь кухни, мрачных по гребов, Топленым жиром весь политый, Единственный герой _Бобров_.

Не озлобися на поэта, Тебя который воспевал, И знай, у каждого кадета Невежей я бессмертен стал. Прочтя сии строки, потомки Вспомянут, мудрый, о тебе, Твои дела прославят громки, 160 В<о>спомнят также обо мне.[1]

[1]90. «Исторический вестник», 1885, No 1, с. 82 (ст. 145-160); No 4, с. 118 (ст. 1-16, 37-48, 53-60, 81-88, песнь 2 в сокращении и с перестановкой строк); BE, 1888, No 11, с. 217 (ст. 1-12, 17-20); PC, 1896, No 3, с. 506; ПСС, с. 317. В «Историческом вестнике» публикация принадлежит Н. С. Лескову и сделана по памяти (отсюда пропуски и ошибки), в BE поэма опубликована В. Е. Якушкиным по автографу, в PC — М. П. Кудрявцевым по списку. Печ. по автографу (?) ПД с учетом устраненных в ПСС ошибок и описок в ст. 61, 82, 92, 123, 129, 130. Поэма написана Рылеевым во время его пребывания в 1-м кадетском корпусе, т. е. не позднее 1813 г., ибо в начале 1814 г. он был выпущен в армию. По жанру это — так называемая ирои-комическая поэма, главная особенность которой в том, что поэтика героического эпоса сочетается с явно не соответствующим ей по банальности и сниженности сюжетом. Образцом этого жанра в России была поэма В. И. Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771). Об обстоятельствах написания «Кулакияды» подробно рассказал Н. С. Лесков в очерке «Кадетский малолеток в старости». Название «Кулакияда», сообщает он, «шло от собственного имени старшего корпусного повара Кулакова, который скоропостижно умер, стоя у плиты…» («Исторический вестник», 1880, No 1, с. 120-121). Песнь 1. Тафель (тафельдинер) — унтер-офицер, в ведении которого находилась столовая кадетского корпуса. Бобров А. П. — бригадир, эконом корпуса, отличался редким для этого учебного заведения гуманным обращением с воспитанниками. О нем, а также о корпусных легендах, связанных с его отношением к поэме Рылеева, см. очерки Н, С. Лескова «Один из трех праведников» («Исторический вестник», 1885, No 1, с. 80-85) и «Кадетский малолеток в старости» (там же, No 4, с. 111-131). Клио (греч. миф.) — муза истории. Чумичка — поварской черпак. Песнь 2. Кастальские води (греч. миф.) — источник на Парнасе близ храма Аполлона, символ поэтического искусства. Тулаев, Зайцев, Савинов, Смирнов, Миняев, Затычкин, Силин, Краснопевцов — служители 1-го кадетского корпуса, как свидетельствует Лесков в очерке «Кадетский малолеток в старости». Пегас (греч. миф.) — крылатый конь, олицетворение поэтического вдохновения. Смоленская — в данном случае Смоленское кладбище на Васильевском острове Петербурга.