Сергей Петров Трагикомическое скерцо

1

На мне играли в зале, присвистывая, в вист, весь век на мне плясали визгливый танец твист. А судомойка Мойра трубила: Ойра! Ойра! Судьбина била в бок с подскоком, как кэк-уок. На склоне века Око от черного кэк-уока, от рыжего порока, от танго и от рока родилось раньше срока, вращаясь свысока подобием пупка. На мне играли в зале по прихоти времен поприщины-лассали и в винт, и в фараон, и карты, как скрижали, держали в пятерне, и душу мне прижали к обратной стороне. А с телом всё облыжней общалось бытие своей рубашкой ближней, как нижнее белье. А поломойка Мойра бесилась: Ойра! Ойра! Месила грязь ногой, распухшей и нагой. И в склоке века Око на голом животе вращалось глазом Рока, как зрак и знак пророка, и музыки морока раскинулась широко в похабной красоте.

2

На мне играли в зале гудошник и арфист, сто лет меня терзали художник и артист, с меня орали в зале оратор и софист, в меня глаза вонзали куратор и лингвист. Во мне, как на вокзале, стояли пар и свист, что пса меня пинали балбес и футболист, в меня со всей печали палили сто баллист, по мне с тоски пускали ходить опросный лист. Судьбина, взяв дубину, лупила в барабан, зубами в пуповину вгрызался Калибан… На мне играли в зале, присвистывая, в вист и задом мять дерзали – посмели, да не смяли, но головы не сняли за то, что головист.

3

А зала мучить рада: я кол, я вол, я мул, я пол, я стол, я стул, трибуна и эстрада, где стук, где гуд и гул, где произвол, разгул, где радости парада, где рая или ада сырая Илиада, где смотрят дырки дул… Но тут в дуду задул губастый брат Федул: Со мной играли в зале в мечту, как бы в лапту, как мяч меня бросали в большую пустоту. Меня, что кол, тесали, срубивши божество, и мне в меня вбивали меня же самого. Меня лобзали в зале иуды и льстецы, узлами зла вязали и узы, и концы. Ко мне тянулись в зале зануды и вруны… Минуты ускользали с обратной стороны. А лиходейка Дика глядела полудико, крутила бигуди, твердила: Приходи! А лицедейка Клио под гегелево трио аллегро да кон брио сгибала к заду торс, показывая форс, пока заморский шик под шиканье шишиг не перешел во пшик…

4

С меня слезали в зале слезами с век назад… Глаза с меня слизали парад и маскарад. Зато неутомимо кривляка-пантомима стремилась как-то мимо, ломаясь на корню, и в ней нежней, чем ню, как стеклышки, голышки в манере инженю старушки и малышки, в одной опушке пышки, тростинки, душки, мышки, девчушки, чушки, мушки, кобылки у кормушки, княгини и богини, откинувши бикини и вывернув подмышки, плясали до одышки, и прелестей излишки – и ляжки и лодыжки – мелькали понаслышке без дна и без покрышки, старинные вертю. Вертелись как хотели, свистели и потели, пустели, были в теле, блестели и летели и в небо, и в постели, и в пропасти, и к цели – и всё это – тю-тю! Весь блеск тыщекаратный, весь необъятный чад, весь голос многократный, весь плотоядный зад, но бравый, бранный, ратный, но здравый иль больной, живот мой коловратный вращался подо мной, прощался невозвратной обратной стороной. И мне дивились в зале, и мной давился зал, но сам я этой швали ни слова не сказал.

8 августа 1964. Новгород Великий

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.