Иван Никитин Поездка на хутор

(Отрывок из поэмы «Городской голова»)

Уж кони у крыльца стояли. От нетерпенья коренной Сухую землю рыл ногой; Порой бубенчики звучали, Семён сидел на облучке, В рубашке красной, кнут в руке; На упряжь гордо любовался, Глядел, глядел — и засмеялся, Вслух коренного похвалил И шляпу набок заломил. Ворота настежь отворили, Семён присвистнул, — туча пыли Вслед за конями понеслась, Не догнала — и улеглась.

По всей степи — ковыль, по краям — всё туман. Далеко, далеко от кургана курган; Облака в синеве белым стадом плывут. Журавли в облаках перекличку ведут. Не видать ни души. Тонет в золоте день, Пробежать по траве ветру сонному лень. А цветы-то, цветы! как живые стоят, Улыбаются, глазки на солнце глядят, Словно речи ведут, как их жизнь коротка, Коротка, да без слёз, от забот далека. Вот и речка… Не верь! то под жгучим лучом Отливается тонкий ковыль серебром. Высоко-высоко в небе точка дрожит Колокольчик весёлый над степью звенит, В ковыле гудовень — и поют, и жужжат, Раздаются свистки, молоточки стучат; Средь дорожки глухой пыль столбом поднялась, Закружилась, в широкую степь понеслась… На все стороны путь: ни лесочка, ни гор! Необъятная гладь! неоглядный простор!

Мчится тройка, из упряжи рвётся, Не смолкает бубенчиков звон, Облачко за телегою вьётся, Ходит кругом земля с двух сторон, Путь-дорожка назад убегает, А курганы заходят вперёд; Луч горячий на бляхах играет, То подкова, то шина блеснёт; Кучер к месту как будто прикован, Руки вытянул, вожжи в руках; Синей степью седок очарован — Любо сердцу, душа вся в очах!

«Не погоняй, Семён! устали!» — Хозяин весело сказал, Но кони с версту пробежали, Пока их кучер удержал. Лениво катится телега, Хрустит под шинами песок; Вздохнёт и стихнет ветерок; Над головою блеск и нега. Воздушный продолжая бег, Сверкают облака, как снег. Жара. Вот овод закружился, Гудит, на коренную сел; Спросонок кучер изловчился, Хвать кнутовищем — улетел! Ну, погоди! — Перед глазами Мелькают пёстрые цветы. Ум занят прежними годами Иль праздно погружён в мечты. Евграф вздохнул. Воображенье На память детство привело: В просторной комнате светло; Складов томительное чтенье Тоску наводит на него. За дверью шум: отец его Торгует что-то… Слышны споры, О дёгте, лыках разговоры И серебра и рюмок звон… А сад сияньем затоплён; Там зелень, листьев трепетанье. Там лепет, пенье и жужжанье — И голоса ему звучат: Иди же в сад! иди же в сад! — Вот он в гимназию отправлен, Подрос — и умный ученик; Но как-то нелюдим и дик, Кружком товарищей оставлен. День серый. В классе тишина. Вопрос учитель предлагает; Евграф удачно отвечает, Восторга грудь его полна. Наставник строго замечает: «Мещанский выговор у вас!» И весело хохочет класс; Евграф бледнеет. — Вот он дома; Ему торговля уж знакома. Но, Боже! эти торгаши!.. Но это смрадное болото, Где их умом, душой, работой До гроба двигают гроши! Где всё бессмысленно и грязно, Где всё коснеет и гниёт… Там ужас сердце обдаёт! Там веет смертью безобразной!.. Но вот знакомый изволок. Уж виден хутор одинокой, Затерянный в степи широкой, Как в синем море островок. Гумно заставлено скирдами. Перед избою на шесте Бадья заснула в высоте; Полусклонёнными столбами Подпёрта рига. Там — вдали — Волы у стога прилегли. Вокруг безлюдье. Жизни полны, Без отдыха и без следа, Бегут, бегут, Бог весть куда, Цветов, и трав, и света волны… Семён к крылечку подкатил И тройку ловко осадил. Собака с лаем подбежала, Но дорогих гостей узнала, Хвостом махая, отошла И на завалинке легла. Евграф приказчика Федота Застал врасплох. За творогом Сидел он с заспанным лицом. Его печаль, его забота, Жена смазливая в углу Цыплят кормила на полу, Лентяем мужа называла, Но вдруг Евграфа увидала, Смутясь, вскочила второпях С густым румянцем на щеках. Приказчик бормотал невнятно: «Здоровы ль? Оченно приятно!» — Кафтан поспешно надевал И в рукава не попадал. «Эй, Марья! Ты бы хоть покуда… Слепа! творог-то прибери! Да пыль-то с лавки, пыль сотри… Эх, баба!.. Кыш, пошли отсюда!.. А я, того-с… велел пахать… Вот гречу будем засевать». Евграф сказал: «Давно бы время!» — В амбар приказчика повёл И гречу указал на семя; Все закрома с ним обошёл; В овёс, и в просо, и в пшеницу Глубоко руку погружал, — Всё было сухо. Приказал Сменить худую половицу И, выходя, на хлев взглянул, Федота строго упрекнул: «Эх, брат! навозу по колени… За чем ты смотришь?» — «Всё дела! Запущен, знамо, не от лени… Кобыла, жаль, занемогла!» — «Какая шерстью?» — «Вороная». Евграф конюшню отворил, Приказчик лошадь выводил. С боками впалыми, больная, Тащилась, чуть переступая. «Хорош присмотр! Опоена!» «Ему, знать, черти рассказали», — Приказчик думал. «Нет-с, едва ли! Мы смотрим. Оттого больна — Не любит домовой. Бывает, На ней всю ночь он разъезжает По стойлу; поутру придёшь — Так у бедняжки пот и дрожь». Евграф вспылил: «Ведь вот мученье! Найдёт хоть сказку в извиненье!» Но, проходя межами в поле, Казалось, он вздохнул на воле, Свою досаду позабыл И всходы зелени хвалил. Приказчик разводил руками: «Распашка много-с помогла… Вот точно пух земля была, — Так размягчили боронами!» — «Где овцы? Я их не видал». — «Вон там… где куст-то на кургане». Но взор Евграфа замечал Лишь пятна серые в тумане; Что ж! ночью можно отдохнуть — И он к гурту направил путь. Заснула степь, прохладой дышит, В огне зари полнеба пышет, Полнеба в сумраке висит; По тучам молния блестит; Проворно крыльями махая, С тревожным криком в вышине Степных гостей несётся стая. Маячит всадник в стороне, Помчался конь, — хвостом и гривой Играет ветер шаловливый, При зорьке пыль из-под копыт Румяным облачком летит. Неслышным шагом ночь подходит, Не мнёт травы, — и вот она, Легка, недвижна и темна, Молчаньем чутким страх наводит… Вот снова блеск — и грянул гром, И степь откликнулась кругом. Евграф к избушке торопился, Приказчик следом поспешал; Барбос их издали узнал, Навстречу весело пустился, Но вдруг на ветер поднял нос, Вдали послышав скрип колёс, — И в степь шарахнулся. За ними, Румян и потом окроплён, Меж тем посиживал Семён. Его весёлыми речами Была приказчика жена Чуть не до слёз рассмешена. «Эх, Марья Львовна! Ты на волю Сама недавно отошла; Ты, значит, в милости была У барина: и чаю вволю Пила, и всё… А я, как пёс, Я, как щенок, средь дворни рос; Ел что попало. С тумаками Всей барской челяди знаком. Отец мой, знаешь, был псарём, Да умер. Барин жил на славу: Давал пиры, держал собак; Чужой ли, свой ли, — чуть не так, Своей рукой чинил расправу. Жил я, не думал, не гадал, Да в музыканты и попал. Ну, воля барская, известно… Уж и пришло тогда мне тесно! Одели, выдали фагот, — Играй! Бывало, пот пробьёт, Что силы дую, — всё нескладно! Растянут, выдерут изрядно, — Опять играй! Да целый год Таким порядком дул в фагот! И вдруг в отставку: не годился! Я рад, молебен отслужил, Да, видно, много согрешил: У нас ахтёр вина опился — Меня в ахтёры… Стало, рок! Пошла мне грамота не впрок! Бывало, что: рога приставят, Твердить на память речь заставят, Ошибся — в зубы! В гроб бы лёг, — Евграф Антипыч мне помог. Я, значит, знал его довольно, Ну, вижу — добр; давай просить: «Нельзя ль на волю откупить?» Ведь откупил! А было больно!» И пятернёй Семён хватил Об стол. «Эхма! собакой жил!» Евграф за ужин не садился; И не хотел, и утомился, И свечку сальную зажёг, На лавку в горенке прилёг. Раз десять Марья появлялась, Скользил платок с открытых плеч, Лукавы были взгляд и речь, Тревожно грудь приподнималась… Евграф лежал к стене лицом И думал вовсе о другом. Носилась мысль его без цели; Едва глаза он закрывал, В степи ковыль припоминал, Над степью облака летели; То снова вздор о домовом В ушах, казалось, раздавался, Приказчик глупо улыбался… «Гм… Знахарь нужен-с… Мы найдём…» Взялся читать, — в глазах пестрело, Вниманье скоро холодело, Но, постепенно увлечён, Забыл он всё, забыл и сон. Уж петухи давно пропели. Над свечкой вьётся мотылёк; Круг света пал на потолок, И тишь, и сумрак вкруг постели; По стёклам красной полосой Мелькает молния порой, И ветер ставнем ударяет… Евграф страницу пробегает, Его душа потрясена, И что за песнь ему слышна!

«Вы пойте мне иву, зелёную иву…» Стоит Дездемона, снимает убор, Чело наклонила, потупила взор; «Вы пойте мне иву, зелёную иву…» Бледна и прекрасна, в тоске замирает, Печальная песня из уст вылетает: «Вы пойте мне иву, зелёную иву! Зелёная ива мне будет венком…» И падают слёзы с последним стихом.

Уходит ночь, рассвет блеснул, И наконец Евграф уснул.