Николай Некрасов Юность Ломоносова

Драматическая фантазия в стихах в одном действии с эпилогом ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Старик. Женщина. Михаил, сын их. Извозчик. Сцена 1 Простая крестьянская изба; посередине деревянный стол. Старик починивает сеть; пожилая женщина сидит за самопрялкой; вдали в задумчивости сидит мальчик с книгой.

Старик Плохие времена; прогневался на нас Правдивый бог; хлеба, покосы плохи: Того гляди, придется голодать, Придется продавать последние лаптишки; На ту еще беду ни щука, ни карась, Ни сельди, ни треска не ловятся изрядно. Ох, ох! старуха! худо время!

Женщина Ась? Кажись, ворчишь недоброе ты что-то, Господь даст день и пищу, — не тужи!

Старик Да, хороша пословица, а знаешь Пословицу другую: на бога надейся, Да не плошай и сам? и эта хороша; Вздохнешь и нехотя, как нету ни гроша; А силы всё слабее да слабей, Ох! что-то мы с тобой, старуха, Тогда начнем, как выбьемся из сил!

Женщина Зато наш сын войдет в то время в силу: На старости призрит, прокормит нас. Поди сюда, Михайло, о тебе, Ты слышишь, речь идет, поди скорее!

Михаил Что, матушка? Я книжки зачитался; Как много тут хорошего, давно Я не был так доволен: как-то сердцу Приятно, как начну читать псалтырь. Послушай-ка! прочту тебе страничку!

Женщина Ох, дитятко, ох, горе-богатырь! На горе выучил письму отец Никифор!

Старик Доподлинно на горе: малец взрослой, А нет, чтобы отцу в работе помогать.

Женщина Чтоб матери горшки переставлял…

Старик Чтоб иногда развесил мне хоть сети Для сушки…

Михаил (огорченный) Матушка, отец родимой мой!

Старик Всё с книгою сидит, читает; дети, дети! Для вас трудись руками и спиной, А вы ленитесь…

Женщина Рвете рубашонки Да дрянные читаете книжонки!

Михаил Помилуй, матушка, отменнейшие книги, И даже есть картиночки в иных…

Старик Опять свое!

Михаил (жалобно) Да не сердись, родимой; Что мне велишь, всё сделаю тотчас; Рад помогать тебе, что силы станет, И буду лишь тогда читать, Как дело кончу…

Старик Ну, родимой, ладно!

Михаил (ласкаясь к нему) Прости, коли сердит!

Старик (целует его) Ну, будь вперед умнее!

Женщина Да, да! умнее будь!

Михаил Да, буду я умнее! Я, батюшка, теперь уж не дитя, Пройдет пять лет, — как ты, я взрослый буду И стану работать за всех вас; вам Покойно будет; всем займусь исправно, Лишь вы зато читать мне не мешайте, Как дело кончу…

Женщина Да скажи на милость, Что к чтенью вдруг тебя так пристрастило И что, скажи, хорошего есть в книгах?

Михаил О много! много! матушка!

Женщина Да что же?

Михаил Не знаю, как сказать, а только хорошо; Когда я в первый раз взял книгу И начал буквы разбирать — Почувствовал я в сердце радость, Готов был с книгой умереть! Глаза мои к словам прильнули, Душа их смыслом увлеклась; Я дальше, дальше — всё другое, И всё так чудно, хорошо! Куда, я сам не знаю, мысли Меня манили за собой, И вот с тех пор люблю я книги И буду их читать всегда!

Старик Да что же толку? Ты ведь будешь Крестьянином таким же, как и я, А я не знаю в книгах ни бельмеса, Да прожил век не хуже грамотея.

Женщина Ась?

Михаил Я слышал, батюшка, и в книгах Читал, что есть такой народ, Который знает всё на свете: Считает звезды в небесах, Всё, на чем свет стоит, изведал И, как вертится свет, постиг… Таких, слышь, в Питере немало, И всем им там большой почет, Какого немцам не бывало: Сама царица их блюдет!

Старик Так что же в том? не хочешь ли и ты Таким же быть заморским колдунишкой!

Михаил Признаться, батюшка, я думал, Когда бы ты позволил мне, Поехать в Питер, обучаться Охота забирает страх… Об этом мысль не оставляет Меня; попробовал бы сам Писать такие же я книги…

Женщина Вот что затеял, вот те раз! Еще он смеет озорничать! Пусти его, вишь, в Питер: хочет он Учиться, а отца и мать Покинуть.

Старик Не годится, Миша, Такие думы замышлять; и что С них проку? Лучше хлеб насущный Ты честно добывай, крестьянином живи, Куда уж нам до мудрости столичной! Ты там себе пристанища не сыщешь, Умрешь там с голоду…

Михаил Я рад Всё претерпеть, лишь можно б было Мне там в училище вступить, О, как бы я учиться начал! Всё б для науки я забыл! Мне, право, батюшка, порой На ум идет, что без науки Могу я умереть со скуки; Давно уж я грущу душой. Все книги, что отец Никифор Оставил мне, уж я прочел, Почти уж выучил на память, А жить без книг я не могу… Свези же в Питер, мой родимый, Меня и в школу там отдай! Я скоро выучусь: приеду И с вами снова буду жить!

Старик (строго) Откуда ты набрался этой дичи? Не смей об этом больше говорить: Мальчишка, ты не понимаешь дела… Знать, этого ты духу набрался Из книг; подай — я их все спрячу; Отдам тогда, как будешь поумней!

Михаил (умоляющим голосом) Пусти учиться!

Женщина Ась!

Михаил Хоть книги-то оставь!

Старик Подай сюда, иль сам возьму их, ну!

Михаил с отчаянием подходит к углу, в котором образа, берет книги и дрожащими руками подает отцу. Михаил (в слезах) Оставь хоть две!

Старик Нет, ты избаловался: Работать не работаешь, шалишь Да дичь еще такую замышляешь!

Женщина Знать, правда, что недобр тот человек, Который возится с нечистой силой книжной! Я, грешная, отроду не читала, Да и читать не приведет господь, Хоть до седых волос уж дожила я… А он, молокосос!..

Михаил Ах, матушка! за что Все на меня? Как я теперь несчастен!..

Старик Из головы дурь выкинь, помогай Работать мне прилежно; приучайся Хлеб добывать трудом, и помни век, Что не бывать тебе, пока живу я, В столице, не видать поганых книг!.. Иди же, спи спокойно…

Михаил Ах, родимой, Могу ли спать спокойно? Хоть одну Исполни просьбу: я…

Старик (строго) Не смей и говорить!

Михаил заливается слезами и долго горько рыдает. Сцена 2 Поле. Вдали лес. Вправо большая дорога.

Михаил (один) День ото дня мне тяжелей: До вечера от утра за работой, Которая не по сердцу, сижу; Отец за мной так строго смотрит, Все книги спрятал, а без них Мне тяжко, скучно, я страдаю… Бывало, так легко душе, Когда я чтеньем занимаюсь, Стараюсь разгадать: зачем И почему написано в ней то-то Или другое? Время так летит, Не замечаю я его теченья… Бывало, мысль надеждой занята, Что я учиться буду, буду сам писать, Что не простым я буду человеком И, может быть, других перегоню… Что и отца и мать утешу я Собою, облегчу их участь…. И всё-то вдруг пропало, разлетелось: Крестьянин я, крестьянином умру! Отец не понимает польз своих И отпустить меня не хочет в Питер… А надо мне учиться, самому Приняться сочинять, да, надо! К тому назначен я судьбой и знаю, Что говорил мне тот небесный вестник, Во сне который посетил меня] Он мне сказал: «Высок удел, Который для тебя назначен Иди лишь не кривым путем, Будь честен, добр, покорен, прямодушен, К чужому зависти не знай: И своего довольно будет! Учись прилежно; силы все Употреби ты на науку, Иначе будешь мужиком!» И вдруг пропал; тут на меня Повеял запах ароматный… Сначала я не понимал, Что делать; после догадался, За книгу взялся в тот же час И с той поры всё думал, думал, Как бы учиться, как бы мне Моей судьбины не прогневать!.. Читал прилежно и порой Стихи сам пробовал писать я, И как тогда я весел был! Теперь надежды я лишился; Что делать мне?

По дороге проезжают несколько путешественников. Счастливый путь! Они, быть может, едут в Питер! А я, я должен здесь грустить И не учиться, не послушать Того, что сон мне предсказал! О, что мне делать! я просил Отца раз пять — не отпускает И не отпустит; бредом он Зовет мои предположенья… А доказать я не могу, Что он ошибся! Как же быть? Как в Питер мне попасть? не знаю! Когда б не гневался отец, Тихонько б я ушел отсюда! Но как? дороги не найду!

По дороге проходят несколько пешеходцев. Они идут… а что же я, Ходить тож, кажется, умею. Спрошу, где, как?, язык ведь есть!..

(В ужасе.) А мать, отец? Оставить их На сокрушенье, на рыданья? Они меня балуют так, Лишь на меня у них надежда… Уйду… покоя их лишу, Они почтут меня погибшим!..

(Решительно.) Пусть так… но я им докажу, Что не погиб я, ворочусь я Ученый, умный, ото всех Почтен, с чинами и с богатством, И пусть бранят тогда меня За то, что я от них укрылся! Иду… о господи, прости, Что я родителей оставлю; Что не послушался я их! Иду, иду!..

По дороге проезжают извозчики с кладью. Михаил идет к ним. Спрошу, где Питер, На первый раз хотя у них…

(Обращается к извозчику.) Где в Питер мне пройти поближе, Скажи, старинушка?

Извозчик Что, свет? Да ты зачем идти туда намерен? Ведь Питер-то — отсюда не видать!

Михаил (в замешательстве) Да так, мне надобно… Скажи, Пожалуйста, скорей!

Извозчик Так ты не шутишь?

Михаил До шуток ли?

Извозчик Да как же ты пойдешь, И что тебе идти-то за охота?

Михаил (в сторону) Ах, боже мой! что ж я ему скажу?

(Вслух.) Пожалуйста, скажи; там у меня родные, А здесь я сирота!

Извозчик Теперь я понимаю… Да только всё того мне не понять, Как ты дойдешь? Ведь ты и мал и беден!

Михаил Дойду, дойду…

Извозчик Пристанешь, захвораешь!

Михаил Нужды нет!

Извозчик Жалко мне тебя… Садись на воз, я подвезу покуда.

Михаил (садится с веселой улыбкой) Вот видишь: ты тужил, Как я дойду, а первый сам помог мне, На свете не без добрых, знать…

Извозчик И не без злых!

(Ударяет кнутом по лошади и уезжает вместе с Михаилом.) Входит старик, отец Михаила, и за ним жена его. Старик Да где же наш Михайло? Что за пропасть, День целый я ищу его напрасно, Помилуй бог, уж не пропал ли он? Искал, искал, ну так, что утомился! Где он? Не в Питер ли ушел, шалун, Не утонул ли, не упал ли в яму?. О господи! как сердцу тяжело! Как будто должен я его лишиться!

Женщина (входит) Ах, горе, горе! мы его лишились. Искала я везде, и у соседей Я спрашивала — нет… О, боже мой! Да где же он? да что же с ним случилось!

Старик Везде искала — нет! О, страшное сомненье Исчезло! Новою бедой господь Карает нас: его святая воля! Одна была надежда — миновалась…

Женщина (плачет) Пропала наша лучшая надежда.

Старик Один был сын — и тот недолго был! О горе, горе нам, старуха!

Женщина Горе, горе!

Плачут отчаянно. Эпилог Действие происходит через пятнадцать лет. Кабинет, великолепно убранный. Ломоносов сидит в задумчивости, сочиняя стихи.

Ломоносов Ну, это будет хорошо… Что ж дальше? Додумаю, так что-нибудь придет…

(Думает.) Нет ничего… На мысль воспоминанья Приходят, я их разбудил стихом. «Как прошлое для нас заманчиво и ново!» Давно ль еще я был совсем не то! Я помню, был когда-то я в деревне, Читал псалтырь и сказку о Бове И приходил в восторг от разной дряни, Я помню, как отец меня бранил За леность, за любовь к науке. Он Не верил ни учению, ни людям И был уверен, что ученье вздор! Покойный сон страдальческому праху — Тяжелый крест он до могилы нес, И жаль, что весть отрадная о сыне Не усладила дней его последних. А мать моя, — она меня любила, Хоть тоже от нее за книги доставалось! А как я их ужасно огорчил, Когда вдруг скрылся из дому… Как много С тех пор со мной случилось перемен! Трудов немало перенес я; Нередко даже голодал, С людьми боролся и с судьбою, Дороги сам себе искал. Сам шел всегда без руководства, Век делал то, что честь велит, И не имел хоть благородства, А благородней был других… Зато достиг своих желаний, Учиться дали средства мне — Я быстро шел путем познаний И на хорошем был счету… И вот я шел да шел, трудился, Свой долг усердно исполнял И этим кой-чего добился: Теперь я тот же дворянин! Но это всё еще ничтожно, Совсем не этим я горжусь, Такое титло всем возможно. Горжусь я тем, что первый я Певец Российского Парнаса, Что для бессмертья я тружусь… Горжуся тем, что, сын крестьянской, Известен я царице стал И от нее почтен вниманьем И ей известен как пиит. Горжуся тем, что сердце Россов Умел я пеньем восхитить, Что сын крестьянской Ломоносов По смерти даже будет жить![1]

[]«Юность Ломоносова» была, очевидно, написана в 1840 г., одновременно с детскими водевилями. Вместе с ними она была передана книгопродавцу В. П. Полякову с правом владения и, очевидно, публикации (Литературный архив. СПб., 1902, с. 21–22). По обоснованному предположению Т. С. Царьковой, «Юность Ломоносова» и детские водевили Некрасова предназначались для журнала «Магазин детского чтения», издававшегося В. П. Поляковым и А. П. Башуцким (см. об этом в диссертации Т. С. Царьковой «Становление поэтики Н. А. Некрасова» — ИРЛИ, Р. I, оп. 49, № 274). Автограф пьесы и корректура первой и начала второй ее сцен, вместе с рукописями детских водевилей Некрасова, были найдены в 1901 г. П. А. Картавовым среди купленных им у антиквара бумаг В. П. Полякова. «Юность Ломоносова» была, очевидно, написана в 1840 г., одновременно с детскими водевилями. Вместе с ними она была передана книгопродавцу В. П. Полякову с правом владения и, очевидно, публикации (Литературный архив. СПб., 1902, с. 21–22). По обоснованному предположению Т. С. Царьковой, «Юность Ломоносова» и детские водевили Некрасова предназначались для журнала «Магазин детского чтения», издававшегося В. П. Поляковым и А. П. Башуцким (см. об этом в диссертации Т. С. Царьковой «Становление поэтики Н. А. Некрасова» — ИРЛИ, Р. I, оп. 49, № 274). Автограф пьесы и корректура первой и начала второй ее сцен, вместе с рукописями детских водевилей Некрасова, были найдены в 1901 г. П. А. Картавовым среди купленных им у антиквара бумаг В. П. Полякова. «Юность Ломоносова», так же как и детские водевили, очевидно, предназначалась для любительских спектаклей. Некрасов был в 1840 г. гувернером-учителем в пансионе Г. Ф. Бонецкого, готовившем молодых дворян к поступлению в военно-учебное заведение — Дворянский полк. Для мальчиков — учеников пансиона, возможно, и была написана пьеса. Жанр этого произведения первоначально определен Некрасовым как «Детская драматическая фантазия». Обращаясь к популярному жанру драматической фантазии, Некрасов видоизменяет его. Он создает «маленькую фантазию», доступную восприятию детей и отвечающую их исполнительским возможностям. Известную смелость проявил Некрасов, сделав героем фантазии Ломоносова. Лирико-драматический жанр фантазии предполагал патетическое выражение чувств героя и автора, восторженное утверждение высокого принципа. В наиболее популярных драматических фантазиях Кукольника в качестве такого «высокого принципа» восхвалялось самодержавие. Некрасов кладет в основу своей маленькой фантазии, еще очень незрелой, совершенно иные идеи, чем в драматических фантазиях Кукольника. Он поэтизирует стремление простолюдина к знанию, рассматривает его преданность науке и искусству как подвиг. Некрасову был близок образ поэта, вынужденного без поддержки, собственными силами пробивать себе дорогу в жизни. Не связывая себя точным воспроизведением обстоятельств жизни Ломоносова, которые, возможно, были ему известны лишь по самым популярным изложениям, Некрасов изобразил Ломоносова, покидающего родной дом не юношей, а мальчиком,[32] отца его представил бедным рыбаком, вместо мачехи изобразил родную мать Ломоносова, которой ко времени событий, изображенных в пьесе, уже не было в живых. По-видимому, самое представление о драматической фантазии как свободном лирико-драматическом жанре давало молодому писателю уверенность в своем праве на вымысел. Изображение деревни в пьесе навеяно личными воспоминаниями Некрасова. Неплодородные земли, оскудение рыбы (жалуясь на это оскудение, старик у Некрасова перечисляет и названия речной рыбы: щука, карась), проезжающие и проходящие по дороге крестьяне, которые стремятся в Питер, — все эти реалии более напоминают Ярославскую губернию, чем Холмогоры. Читал псалтырь и сказку о Бове… — Псалтырь — собрание псалмов, религиозных библейских песен и гимнов. Псалтырь зачастую служила первой книгой, которую читали дети, обучавшиеся грамоте. Сказка о Бове-королевиче, широко распространенная в русском фольклоре и многократно выходившая в лубочных изданиях, принадлежала к числу наиболее популярных у народного читателя произведений. Белинский писал о народных книгах — «Бове» и «Еруслане Лазаревиче»: «На Руси не одна одаренная богатою фантазиею натура начала с этих сказок свое литературное образование» (Белинский, т. IX, с. 501).

Год написания: 1840