Дмитрий Минаев Праздная суета (Стихотворение великосветского поэта графа Чужеземцева)

Посвящается автору «La nuit de st.-Sylvestre»[1] и «Истории двух калош»

Был век славный, золотой, Век журнальной знати, Все склонялись перед той Силой нашей рати.

Всё вельможи, важный тон… Но смешались краски — И пошли со всех сторон Мошки свистопляски.

Бородатый демократ Норовит в Солоны; Оскорбить, унизить рад Светские салоны.

Грязь деревни, дымных сел В повестях выводит, Обличает кучу зол, Гласность в моду вводит.

Свел с ума его — Прудон, Чернышевский с Миллем, А о нас повсюду он Пишет грязным стилем.

А глядишь — о, века срам! — Прогрессистов каста Без перчаток по гостям Ходит очень часто.

А глядишь — Прудона друг, Сочиняя книжки, Носит вытертый сюртук, Грязные манишки.

Нас нигде он не щадит, Отзываясь грубо, Даже гения не чтит Графа Соллогуба.

Им давно похоронен Автор «Тарантаса»; И не шлет ему поклон Молодая раса.

Где же автор «Двух калош» С грузом старой ноши? Нет! теперь уж не найдешь Ни одной калоши!

Что ж? быть может, Соллогуб Уступил без бою? Иль, как старый, мощный дуб, Был спален грозою?

Нет, он в битвах не бывал, Не угас в опале; Но свой гений пробуждал Вновь в «Пале-Рояле».

Что ж? быть может, наблюдал Там он русских нравы И себе приготовлял Новый путь для славы?

Нет, ему российских муз Лавры опостыли, Он в Париже, как француз, Ставил водевили.

Что ж? быть может, он стяжал Лавры и на Сене И Париж его встречал, Павши на колени?

Нет, и там он как поэт Не был запевала, Хоть порой его куплет Ригольбош певала…

Вот парадный, пышный зал, Туш, финал из «Цампы», Кверху поднятый бокал, Спичи, люстры, лампы,

И напудренный конгресс Старичков зеленых, И старушек — целый лес, Пышных, набеленных,

Немец-гость, сказавший речь, Звуки контрабаса И маститый старец Г, Автор «Тарантаса».

Дев прекрасных хоровод В русских сарафанах И гостей безмолвных взвод Длинный на диванах.

На эстраде, все в цветах, В виде панорамы, С поздравленьем на устах Дамы, дамы, дамы!

Всё вокруг стола, — гостям, С гордостью сознанья, За столом внимает сам Президент собранья.

Тут парижский виц-поэт С расстановкой, басом Спел хозяину куплет Вслед за контрабасом:

«Не умрешь ты никогда, — Пел он в длинной оде, — Ты последняя звезда На туманном своде,

Ты живой уликой стал Века чахлым детям...» И пошел, и распевал, Верен мыслям этим.

Пел поэт. Весь замер зал… Стоя за эстрадой, Я, как все, ему внимал С тайною отрадой.

О поэт! Ты тот же был На Неве, на Сене! И я мысленно твердил: «Bene, bene, bene!» [2]

В наш немой, пустынный век, Век без идеала, Ты единый человек Старого закала!

1861

[1] «Ночь под Новый год» (фр.). [2] «Хорошо, хорошо, хорошо!» (лат.)