Владимир Маяковский Чудовищные похороны

Мрачные до чёрного вышли люди, тяжко и чинно выстроились в городе, будто сейчас набираться будет хмурых монахов чёрный орден.

Траур воронов, выкаймленный под окна, небо, в бурю крашеное, — всё было так подобрано и подогнано, что волей-неволей ждалось страшное.

Тогда развёрзлась, кряхтя и нехотя, пыльного воздуха сухая охра, вылез из воздуха и начал ехать тихий катафалк чудовищных похорон.

Встревоженная ожила глаз масса, гору взоров в гроб бросили. Вдруг из гроба прыснула гримаса, после —

крик: «Хоронят умерший смех!» — из тысячегрудого меха гремел омиллионенный множеством эх за гробом, который ехал.

И тотчас же отчаяннейшего плача ножи врезались, заставив ничего не понимать. Вот за гробом, в плаче, старуха-жизнь, — усопшего смеха седая мать.

К кому же, к кому вернуться назад ей? Смотрите: в лысине — тот — это большой, носатый плачет армянский анекдот.

Ещё не забылось, как выкривил рот он, а за ним ободранная, куцая, визжа, бежала острота. Куда — если умер — уткнуться ей?

Уже до неба плачей глыба. Но ещё, ещё откуда-то плачики — это целые полчища улыбочек и улыбок ломали в горе хрупкие пальчики.

И вот сквозь строй их, смокших в один сплошной изрыдавшийся Гаршин, вышел ужас — вперёд пойти — весь в похоронном марше.

Размокло лицо, стало — кашица, смятая морщинками на выхмуренном лбу, а если кто смеётся — кажется, что ему разодрали губу.