Новелла Матвеева Греция

И когда пресловутые римляне Греков дремлющих покорили, И рядиться по-гречески стали, И по-гречески заговорили,

Грубым римлянам мода на эллинов Подошла, как корове седло. А захватническое достоинство В этом случае не помогло.

Ослепили богов прозорливых И напыщили величавых. Что-то сделали вроде завивки Их волос, от природы курчавых…

На таинственных вещих искусствах Отпечатался нудный размах Вроде пуговиц на воротах Или кружев на жерновах.

Можно видеть на римском примере, Как, в безбожно-неистовой вере, Неумеренность поклонялась Удивительной эллинской мере.

(Чувство меры не слишком ли скромно На земле, чьим сынам не восстать? Чувство меры должно быть огромно — Победителю Риму под стать!)

Перекормленные колонны, Многоярусные подбородки… «Замечаешь ли, что у Флавия Что-то греческое в походке?»

И решили (для полного сходства) Меру греков, рванув, растянуть До персидских границ. Безобразными Золотыми гирляндами грудь

Разукрасить у греческих статуй, Вдохновенно-пропорциональных… И не слышать подсказа в напевах Песен греческих, сладко-печальных.

(Под влиянием Парфенона! — Чуть не кольца таская в ноздре), И не смыслить ни в доблести пленников, Ни в награбленном странном добре.

… Посягают на ядра и зерна, А крадут оболочки да шкурки! Есть парящие в воздухе клады, До которых ни персы, ни турки

Не прорубятся… Вот так победа! С победителем самый трофей Обращается как победитель, Угрожающий в сути своей.

*Никогда не пришло возмездие. Никогда оно Риму не снилось. Безобидно расположились В римском климате греческий стилос,

Песня, чаша да тень колонны — Скарб, ничем не грозящий пока (Разве ненавистью поколений, Простирающейся в века).

Небожители олимпийцы Приспособились к жалкому плену: Бог войны дезертировал в цирки, Кровь и смерть перенес на арену.

Артемида — игра и охота — Приусловилась к богу войны… Только грозные стрелы Эрота Из губительных стали смешны.

Растворилась Греция в Риме, Как жемчужина в чаше яда. Этот выветренный по крохам Ветхий берег — уже не Эллада.

Этот грунт испитой, сыпучий, Омываемый не спеша, Только храм, а не жрец во храме. Только тело одно — не душа.

Но взгляни за черту горизонта, Вдаль, где острые ласточки вьются, Где с душистых темнеющих пиний В стадиона гигантское блюдце

Каплют сумерки нежной смолою, Где укроповый вечер свежей, — Что за облачко в небе витает, Окруженное стражей стрижей?

Там витает — фиалковолоса, Копьеносна, пестрообута, Бестелесна, как ворох тумана, Как плывущая в небе Лапута,

Суверенна, неуязвима, Непонятна, не пленена — Неподвластная воинам Рима, Неизвестная Риму страна.