Дмитрий Кедрин Полянка зимняя бела...

Полянка зимняя бела, В лесу — бурана вой. Ночная вьюга замела Окопчик под Москвой.

На черных сучьях белый снег Причудлив и космат. Ничком лежат пять человек — Советских пять солдат.

Лежат. Им вьюга дует в лоб, Их жжет мороз. И вот — На их заснеженный окоп Фашистский танк ползет.

Ползет — и что-то жабье в нем. Он сквозь завал пролез И прет, губительным огнем Прочесывая лес.

«Даешь!» — сказал сержант. «Даешь!»— Ответила братва. За ними, как железный еж, Щетинилась Москва.

А черный танк все лез и лез, Утаптывая снег. Тогда ему наперерез Поднялся человек.

Он был приземист, белокур, Курнос и синеок. Холодный глаз его прищур Был зорок и жесток.

Он шел к машине головной И помнил, что лежат В котомке за его спиной Пять разрывных гранат.

Он массой тела своего Ей путь загородил. Так на медведя дед его С рогатиной ходил.

И танк, паля из всех стволов, Попятился, как зверь. Боец к нему, как зверолов, По насту полз теперь.

Он прятался от пуль за жердь, За кочку, за хвою, Но отступающую смерть Преследовал свою!

И черный танк, взрывая снег, Пустился наутек, А коренастый человек Под гусеницу лег.

И, все собою заслоня, Величиной в сосну, Не человек, а столб огня Поднялся в вышину!

Сверкнул — и через миг померк Тот огненный кинжал… Как злая жаба, брюхом вверх, Разбитый танк лежал.

1943