Ольга Ермолаева Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы...

Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы, когда что-то лепит, как, рухнувши с дуба, Москва по ящику… Знаешь, уже перешло все границы твое невниманье ко мне. И “Спартак” — “ЦСКА”

навряд ли приманят тебя таксебешной игрою… Еще бы, еще бы, чтбо в обществе тусклом земном тому, чья стоянка теперь под Свинцовой горою, кто, видно, освоился там, в измеренье ином.

… В беспамятном счастье сквозные качаются кроны бегущих вдоль насыпи лесозащитных полос, слоящийся воздух на шпалах, сухие перроны, и палом весенним причудливо выжжен откос.

И ваш постоянно взволнованный, радостный ветер: он с моря, он перевалил за Маркхотский хребет! И твой, из Терскола, овечий подвытертый свитер, и хатка на синем до рези бела — это солнечный свет…

Слоистые мергели, в складку косую все склоны, белы обнажения скал… Хоть бы пыльный самшит… Я так же, как ты, старомодные одеколоны люблю в хуторских магазинах: какой-нибудь “Шипр”.

Хоть пыльный самшит посадить бы на холм материнский. Волшебные Гбайдук, Темрюк — твой кубанский Эдем. По вашей дороге — Афипский, Ахтырский, Абинский, и, верно, адыгские, дикие: Хабль и Энем.

Степные походы — естественно, в самое пекло, по рисовым чекам — искать, где лежит Тиховской. В молочно-зеленой Кубани, нырнувши, ослепло (Пржевальский с Арсеньевым!) поцеловались с тобой.

Тогда, в посрамление лермонтоведу-невежде (который сим фактом и не был нимало смущен!) — открыли, что Ольгинка там, на морском побережье, не то же, что Ольгинский в адской степи тед-де-пон.

Иконы из Хортицы, быт в турлуке и самане, полоскою Крым с маяком розовеет в заре. Фигура поручика. Глины обрывов Тамани, сигнальные бакены в сером морском серебре.

Там Ялта пыльцой кипарисной усеяна щедро, и след оставляешь зеленый, в нее заступив. Твои щегольские, с немыслимым запахом кедра тебе же носила точить я, нещадно ступив

твои карандашики… … Что, из Табакосовхоза

идут серпантином машины на твой перевал, а горный родник — беглых друз его метаморфозы тебя утешают ли так, как того ожидал?

Живая субстанция, коей присуща и память, и вечный обмен информацией с внешней средой. О родоначальница! Хоть изваять, хоть обрамить ту вечную странницу, что, простецы, называем водой.

Вот так и душа твоя, то ослабляючи узы, то вдруг приникаючи в бестолочь и разнобой к сидящей с безвременником аметистовой друзы: ее с геологии часто ношу я с собой.

22 — 24 февраля 2003