Дмитриев Иван

Иван Дмитриев Картина

Уж ночь на Петербург спустила свой покров; Уже на чердаках у многих из творцов Погасла свечка и курилась, И их объятая восторгом голова На рифмы и слова Сама собой скатилась. Козлова ученик В своем уединеньи, Сидевший с Гением в глубоком размышленья, Вдруг слышит стук и крик: «Где, где он? Там? А! Здесь?» — и видит пред собою Кого ж? — Князь Ветров шарк ногою! «Слуга покорнейший! а я, оставя бал, Заехал на часок за собственным к вам делом. Я слышал, в городе вас все зовут Апеллом: Не можете ли вы мне кистию своей Картину написать? да только поскорей! Вот содержание: Гимен, то есть бог брака, Не тот, что пишется у нас сапун, зевака, Иль плакса, иль брюзга, но легкий, милый бог, Который бы привлечь и труженика мог, — Гимен и с ним Амур, всегда в восторге новом, Веселый, миленький, и живчик одним словом, Взяв за руки меня, подводят по цветам, Разбросанным по всем местам, К прекрасной девушке, боготворимой мною — Я завтра привезу портрет ее с собою, — Владычица моя в пятнадцатой весне, Вручает розу мне; Вокруг нее толпой забавы, игры, смехи; Вдали ж, под миртами, престол любви, утехи, Усыпан розами и весь почти в тени Дерев, где ветерок заснул среди листочков… Да! не забыть притом и страстных голубочков — Вот слабый вам эскиз! Чрез два, четыре дни Картина, думаю, уж может быть готова; О благодарности ж моей теперь ни слова: Докажет опыт вам — прощайте!» И — исчез. Проходит ночь; с зарей, разлившей свет с небес, Художник наш за кисть — старается, трудится: Что ко лбу перст, то мысль родится, И что черта, То нова красота. Уже творец картины Свершил свой труд до половины, Как вдруг Почувствовал недуг, И животворна кисть из слабых рук упала. Минута между тем желанная настала: Князь Ветров женится, хотя картины нет. Уже он райские плоды во браке жнет; Что день, то новый дар в возлюбленной княгине; Мила, божественна, при всех и наедине. Уж месяц брака их протек И Апеллесову болезнь с собой увлек. Благодаря судьбину, Искусник наш с постели встал, С усердьем принялся дописывать картину И в три дни дописал. Божественный талант! изящное искусство! Какой огонь! какое чувство! Но полно, поспешим мы с нею к князю в дом. Князь вышел в шлафроке, нахлучен колпаком, И, сонными взглянув на живопись глазами: «Я более, — сказал, — доволен был бы вами, Когда бы выдумка была Не столь игрива, весела. Согласен я, она нежна, остра, прекрасна, Но для женатого… уж слишком любострастна! Не можно ли ее поправить как-нибудь?. Какой мороз? моя ужасно терпит грудь: Прощайте!» Апеллес, расставшись с сумасбродным, Засел картину поправлять С терпением, артисту сродным; Иное в ней стирать, иное убавлять, Соображаяся с последним князя вкусом. Три месяца пробыв картина под искусом, Представилась опять сиятельным глазам; Но, ах! знать, было так угодно небесам: Сиянье их совсем затмилось, И уж почти ничто в картине не годилось. «Возможно ль?. Это я? — Вскричал супруг почти со гневом. — Вы сделали меня совсем уже Хоревом {*}, {* Действующее лицо в трагедии г. Сумарокова.} Уж слишком пламенным… да и жена моя Здесь сущая Венера! Нет, не прогневайтесь, во всем должна быть мера!» Так о картине князь судил, И каждый день он в ней пороки находил. Чем более она висела, Тем более пред ним погрешностей имела, Тем строже перебор от князя был всему: Уже не взмилились и грации ему, Потом и одр любви, и миртовы кусточки; Потом и нежные слетели голубочки; Потом и смехи все велел закрасить он, А наконец, увы! вспорхнул и Купидон.

1790

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.