Быков Дмитрий Львович

Дмитрий Быков Сумерки империи

Назавтра мы идем в кино — Кажется, на Фосса. И перед сеансом В фойе пустынно и темно. И. Богушевская

Мы застали сумерки империи, Дряхлость, осыпанье стиля вамп. Вот откуда наше недоверие К мертвенности слишком ярких ламп, К честности, способной душу вытрясти, К ясности открытого лица, Незашторенности, неприкрытости, Договоренности до конца.

Ненавидя подниматься затемно, В душный класс по холоду скользя, То любил я, что необязательно, А не то, что можно и нельзя: Легкий хмель, курение под лестницей, Фонарей качание в окне, Кинозалы, где с моей ровесницей Я сидел почти наедине.

Я любил тогда театры-студии С их пристрастьем к шпагам и плащам, С ощущеньем подступа, прелюдии К будущим неслыханным вещам; Все тогда гляделось предварением, Сдваивалось, пряталось, вилось, Предосенним умиротворением Старческим пронизано насквозь.

Я люблю район метро ‘Спортивная’, Те дома конца сороковых. Где Москва, еще малоквартирная, Расселяла маршалов живых. Тех строений вид богооставленный, Тех страстей артиллерийский лом, Милосердным временем расплавленный До умильной грусти о былом.

Я вообще люблю, когда кончается Что-нибудь. И можно не спеша Разойтись, покуда размягчается Временно свободная душа. Мы не знали бурного отчаянья — Родина казалась нам тогда Темной школой после окончания Всех уроков. Даже и труда.

Помню — еду в Крым, сижу ли в школе я, Сны ли вижу, с другом ли треплюсь — Все на свете было чем-то более Видимого: как бы вещью плюс. Все застыло в призрачной готовности Стать болотом, пустошью, рекой, Кое-как еще блюдя условности, Но уже махнув на все рукой.

Я не свой ни белому, ни черному, И напора, бьющего ключом, Не терплю. Не верю изреченному И не признаюсь себе ни в чем. С той поры меня подспудно радуют Переходы, паузы в судьбе. А и Б с трубы камнями падают. Только И бессменно на трубе.

Это время с нынешним, расколотым, С этим мертвым светом без теней, Так же не сравнится, как pre-coitum И post-coitum; или верней, Как отплытье в Индию — с прибытием, Или, если правду предпочесть, Как соборование — со вскрытием: Грубо, но зато уж так и есть.

Близость смерти, как она ни тягостна, Больше смерти. Смерть всегда черства. Я и сам однажды видел таинство Умирания как торжества. Я лежал тогда в больнице в Кунцево, Ждал повестки, справки собирал. Под покровом одеяла куцего В коридоре старец умирал.

Было даже некое величие В том, как важно он лежал в углу. Капельницу сняли (‘Это лишнее’) И из вены вынули иглу. Помню, я смотрел в благоговении, Как он там хрипел, еще живой. Ангелы невидимые веяли Над его плешивой головой.

Но как жалок был он утром следующим. В час, когда, как кучу барахла, Побранившись с яростным заведующим, В морг его сестра отволокла! Родственников вызвали заранее. С неба лился серый полусвет. Таинство — не смерть, а умирание. Смерть есть плоскость. В смерти тайны нет.

Вот она лежит, располосованная, Безнадежно мертвая страна — Жалкой похабенью изрисованная Железобетонная стена, Ствол, источенный до основания, Груда лома, съеденная ржой, Сушь во рту и стыд неузнавания Серым утром в комнате чужой.

Это бездна, внятная, измеренная В глубину, длину и ширину. Мелкий снег и тишина растерянная. Как я знаю эту тишину! Лужа замерзает, арка скалится, Клонятся фонарные столбы, Тень от птицы по снегу пластается, Словно И, упавшее с трубы.

1999

В избранном Добавить в избранное Подождите...

Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:

Комментарии читателей

    Если в тексте ошибка, выделите полностью слово с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter, чтобы сообщить.

    Дмитрий Львович Быков написал стихотворение «Сумерки империи» в 1999 году. Читайте произведения поэта онлайн и голосуйте за лучшее.